Сыновья

Ван Старший мог бы поклясться, что он ни словом не обмолвился обо всей этой затее, а она все-таки вышла наружу, — на самом же деле он ничего не мог держать в тайне. Он был такой человек, что невольно выдавал себя, если у него была какая-нибудь затаенная мысль или цель, — и вздохами, и стонами, и недоговоренными речами, и многозначительным взглядами. Он поклялся бы, что никому ничего не говорил, а на самом деле проговорился старшему сыну, а ночью — своей наложнице, и в конце концов волей-неволей ему пришлось сказать об этом жене, когда он пытался добиться ее согласия. Он так сумел рассказать все это жене, что она вообразила, будто бы сына ее сразу произведут в генералы, и дала свое согласие, думая, впрочем, что меньшего она и не ожидала для своего сына. Но старший сын, который был неглуп и понимал больше, чем можно было ожидать, судя по его жеманному, изнеженному виду и напускной рассеянности, приставал к младшему брату и дразнил его:

— Тебя отдадут в простые солдаты к нашему бешеному дядюшке!

Младший сын Вана был и вправду таков, что не мог видеть зарезанной курицы без того, чтобы его не стошнило, и совсем не мог есть мяса по слабости желудка, и когда брат стал его дразнить, он перепугался насмерть и не знал, что ему делать. Он не поверил брату, но все же не спал всю ночь, а изменить он ничего не мог, — оставалось только ждать, когда его позовут, и броситься на колени перед отцом, прося о пощаде.

Однако, увидев, что сын стал на колени и умоляет пощадить его, Ван Старший рассердился, потому что был склонен к упрямству и раздражительности, когда чувствовал, что сила на его стороне; он закричал, топнув ногой по черепичному полу:

— Нет, поедешь! От такого счастья нам нельзя отказываться, твой двоюродный брат тоже едет, да и тебе следовало бы радоваться! Я сам в молодости был бы рад такому случаю, только он не подвернулся. Нет, меня отослали на Юг безо всякой цели, да и то я пробыл там недолго, потому что мать умерла и отец велел мне вернуться домой. А мне и в голову не приходило ослушаться отца, да и не могло прийти! Нет, мне не представилось случая выдвинуться благодаря положению дяди!

Тут Ван Старший неожиданно вздохнул, потому что ему пришла в голову мысль, какое высокое положение он мог бы теперь занимать, подвернись ему такой случай, как сыну, и как внушительно он выглядел бы в раззолоченном мундире, верхом на рослом полковом коне. Такими он представлял себе генералов, и сам себе он казался человеком огромного роста, каким и должен быть генерал. Он еще раз вздохнул, посмотрел на хилого сына и сказал:

— Хотелось бы мне послать сына получше тебя, но больше нет никого, кто подходил бы по возрасту; старшему сыну нельзя уехать из дому, — он мой главный наследник и первый после меня по старшинству; другой твой брат — горбун, а младший — совсем еще ребенок. Значит, ты должен ехать, и слезами тут не поможешь.

Он встал и вышел из комнаты, чтобы сын его больше не беспокоил.

Сын Вана Среднего был совсем не похож на двоюродного брата. Это был веселый, шумливый мальчик, в детстве болевший оспой, так как мать, желая предохранить его от болезни, засунула ему в нос оспенную болячку, и рябины остались у него на всю жизнь, и поэтому все, даже родители, звали его Рябой. Когда Ван Средний позвал его и сказал: «Собери свое платье в узел, завтра ты поедешь со мной на Юг и останешься у дяди» — сын Вана Среднего от радости начал скакать и бегать по всему дому, потому что любил ездить и смотреть новые места, а потом хвастаться тем, что видел.

Мать его подняла голову от горшка, в котором мешала что-то на маленькой жаровне с углями возле двери в кухню, и так как до сих пор ничего об этом не слышала, закричала по своей привычке громко:

— Зачем тебе понадобилось тратить серебро на поездку?

Ван Средний рассказал ей, в чем дело, и она слушала, помешивая в горшке; она не спускала глаз со служанки, потрошившей курицу, опасаясь, как бы служанка не взяла потихоньку печень или яйца, и потому жена Вана Среднего услыхала только последние слова мужа:

— Дело это опасное, и я не знаю, каким образом он хочет возвысить мальчика, но для того, чтобы работать в лавке, у нас есть другие сыновья, а по возрасту подходит только этот. Кроме того, и брат посылает одного из сыновей.

Услышав эти последние слова, жена поняла, в чем дело, и сразу сказала:

— Что же, если их сыновья займут высокое положение, то нужно послать и наших, а невестка только одно и будет твердить, что ее сын отличился на войне. Правда, нашему сыну давно пора чем-нибудь заняться, он уже вырос большой, а на уме у него одни глупости. Да ты и сам говоришь, что в лавке у нас могут работать остальные.