Сыновья

В воскресенье он снова переступит порог нейстрелицкой казармы, а он так надеялся, что никогда больше не увидит ее. В понедельник, еще до петухов, снова начнется ненавистная служба: чистка винтовки, маршировка, перекличка, полигон, наряды, осмотры тумбочек. Опять эта скотская атмосфера казарменного двора. Опять унтер-офицер Кнузен, эта подлая собака, эта бульдожья морда, будет драть свою мерзкую глотку и мытарить и преследовать его… Брентен размышлял: с собой он может взять только несколько сот сигар… Жалкий выкуп за то, чтобы время от времени вырваться на волю. Всего несколько сот… А с наличными деньгами и вовсе плохо… Не попытаться ли сделать маленький «военный заем» у Густава Штюрка с обещанием вернуть долг после войны? Фриде незачем об этом знать. Густав ему не откажет и не будет прижимать со сроком возврата. Вспомнил Карл и о брате. Своим неудачным визитом к нему он уже переболел. Он утешал себя тем, что, вероятно, все сложилось бы иначе, если бы он застал Матиаса дома… Зато мысль о Шенгузене, о его наглом, оскорбительном поведении жгла мозг. Карл мучительно придумывал, как бы отомстить Шенгузену за позор, за унижение. Отплатить с лихвой, с процентами… Пока что этот толстокожий негодяй неуязвим. Не только социал-демократическая партия и профсоюзы стоят за этой мерзкой личностью, но и правительство, даже военное командование. Сейчас он крепко сидит в седле, очень крепко. Но когда-нибудь же кончится война! Вот тогда Карл рассчитается — рассчитается на совесть, уж он позаботится о том, чтобы этого генеральского прихвостня прогнали отовсюду со стыдом и позором… Прогнать?! Под суд надо отдать этого пса!.. Да так, чтобы он визжал и скулил, проклятая бестия! Брентен заранее наслаждался блаженством мести.

Да, так оно будет, будет! В данную минуту Карл и такие, как он, беззащитны, безоружны, бесправны, вне закона. Не только Шенгузен может безнаказанно оскорблять его, но и любая злобная собака, облаченная в мундир. Мы — несчастные жертвы. Приходится держать язык за зубами и терпеть. Ведь мы не только стоим, ходим, маршируем, но и думаем по уставу — насколько вообще разрешается думать: «Смирно! Молчать! Слушать команду!»

Удивительно! Всему этому беспрекословно подчиняются тысячи, миллионы взрослых людей. Непостижимое А он сам? Да, а он?.. И он не лучше других. Такой же ничтожный и малодушный, как все остальные! Дрожащий, запуганный человечек в безвольном, послушном, покорном человеческом стаде…

Хлопнула входная дверь. Брентен прислушался. Это сын вернулся с работы.

Его сын! Как он изменился! Не узнать совсем. Умен не по годам. Самонадеян. Но мальчик сам, без него, стал социалистом. О политике он в свои шестнадцать лет рассуждает, как взрослый. Не пьет, не курит, по воскресеньям ездит за город, на лоно природы. Ну что же — у всякого свои вкусы. Впрочем, что касается «любви к природе», то это песня знакомая. Толстуха Гермина, его невестка, тоже называла себя когда-то «другом природы». Ну, и умора ж это была! Свободное платье «реформ», на животе — бляха из старинного серебра величиной с блюдце, в волосах — полевые цветы. «Я — весна, лови меня!» Ах, корова ленивая! В семейной жизни она развернулась вовсю, этот «друг природы» в платье «реформ»… Неужели и с мальчиком произойдут такие же неожиданные превращения? Сейчас трудно сказать, что с ним будет через пять или десять лет. Первое же увлечение женщиной может все перевернуть вверх дном. Он превосходно разбирается в политике. Жаден к знанию — это хорошо.

И Брентен стал вспоминать о своих былых планах и надеждах. Только настойчивость ведет к цели, настойчивость и выдержка. А у него, если сказать правду, не было ни того, ни другого. Усидчивые люди преуспевают и без особых способностей. Такой человек, как Шенгузен, обязан своим положением не голове своей, а заднице. И Карл Брентен тешил себя мыслью, что стоило бы ему в свое время захотеть, — и он с легкостью стал бы членом правления профсоюза табачников. Тогда солдатчина миновала бы его. Одно лишь надо было усвоить, одному научиться: поддакивать влиятельным людям, делать ставку на людскую глупость, льстить вышестоящим, топтать тех, кто ниже тебя.

Эти молчаливые размышления привели Брентена к выводу, что для подобных способов преуспеяния в жизни он слишком порядочный человек, слишком прямая, искренняя натура. Вот за это и приходится расплачиваться. Но у него была короткая память, да и внутренней честности, к сожалению, не хватало, иначе он вспомнил бы, что не впервые занимается подобными самообвинениями и самообольщениями; они неизменно сопровождали все его неудачи. Каждому своему провалу он находил утешительное объяснение в собственных добродетелях.

В комнату вошел Вальтер; он уже успел умыться и переодеться.

— Здравствуй, отец!

— Здравствуй!

— Новости знаешь? Большой морской бой в Северном море, в районе Скагеррака, между нашими и англичанами.

— Да?

— И мы победили!

— Гм! Да, да. Конечно. Мы ведь только и делаем, что побеждаем!