Сыновья

Мимо проходили люди, поднимаясь вверх по ступенькам — желая, вероятно, размяться или поесть в буфете. Сейчас как раз подходящая минута завязать разговор — сейчас или никогда. Он глотнул воздух. Еще раз. И сказал:

— Неправда ли, Карл Гюнтер сегодня далеко не так хорош, как обычно?

Вальтер боязливо посмотрел на девушку. Ничего лучшего ему на ум не пришло.

Она подняла глаза и с упреком взглянула на него:

— Да что вы! Он всегда хорош. Это настоящий Гофман, с душой!

Зачем он сморозил такую глупость? Ведь на самом деле он вовсе так не думает. Что же теперь сказать ей?

— Да, да, — смиренно согласился он. — Вы правы. Это его роль. Но…

А личико, у нее в самом деле похудело. Она стала как-то женственней. Не так холодна и замкнута. И какие светлые, прозрачные глаза!

Возвращая программу, она сама возобновила разговор:

— Нет, Гюнтер мне очень нравится. Но Кауфлер — это не Олимпия. Зато Шуман — прекрасная Антония.

— Вы знаете «Сказки Гофмана»?

Она подняла голову.

— О да! Даже очень хорошо. Я играю немного на рояле.

— Раз тридцать слышал я эту оперу, — похвастал Вальтер.

— Ну, это вы немножко перехватили, — сказала она, улыбаясь.

— Нисколько! — воскликнул он. — Ведь я пел здесь, в Городском театре. Целых шесть лет. Состоял в хоре мальчиков.

— Да что вы? — Глаза у нее от удивления стали круглыми. Она смотрела на него с восхищением.

Так. Теперь он ее заинтересовал. И он начал рассказывать. Выставлять себя в выгодном свете. Хвастать встречами со знаменитостями. Гюнтер, Лофинг, Мецгер-Латтерман, Лотта Леман, даже Карузо.

— Карузо? — воскликнула она. — Неужели?

— В тысяча девятьсот тринадцатом я слышал его здесь в театре, — рассказывал он. И это была правда. — В «Девушке с золотого Запада» и в «Паяцах». Я тоже участвовал в обеих операх.

— И он действительно так замечательно пел? — спросила она.

Вальтер подумал, улыбнулся и сказал с покоряющей искренностью:

— Этого я не помню.

II

— Где вы живете, фройляйн?

— Ах, далеко. Я… Я живу на Бисмаркштрассе.

Неправда! Вальтер усмехнулся. Неправда номер первый. Ей и в голову не приходит, что он знает, где она живет, знает ее точный адрес. И к ее неправде он прибавил свою.

— Чудесно! — сказал он. — Какое совпадение! Нам с вами, оказывается, по пути.

Он пошел рядом с ней. Они разговаривали. Смеялись. Вальтер словно переродился. Он был предупредителен, даже любезен, хотя обычно не очень-то отличался этими качествами. Но что удивительнее всего — он был разговорчив. Непринужденно болтал, рассказывал анекдот за анекдотом, смешные эпизоды из театральной жизни. И сумел приковать ее внимание, хотя она порой улыбалась его слишком уж мальчишеской живости.

Вальтер был в упоении.

— В субботу идет «Трубадур», фройляйн! Позвольте вас пригласить! Пойдемте, а? Ведь Манрико — коронная роль Гюнтера!

Он услышал сдержанный смешок. Это его нисколько не смутило, напротив, он еще больше осмелел.

— Значит, решено! И уж возьмем хорошие места, чтобы не только слышать, но и видеть!.. Договорились?

На углу Бисмаркштрассе он остановился и покаялся: он ей соврал, живет он вовсе не поблизости, а в Норд-Сан-Паули. Он только проводить ее хотел.

Рут опять улыбнулась, это была улыбка прощения. Но в своей-то уловке она ему не созналась. Сказала только, что в субботу будет ждать его у театра.

Прощаясь, он держал ее руку в своей. Господи боже мой, как мала эта ручка. Должно быть, он держал ее слишком долго, девушка осторожно высвободила пальцы.

Да, она непременно придет…

И все это случайность? Нет! Никогда! Это судьба. Предопределение. И Вальтеру казалось, что уже тогда, в Люнебурге, он все знал, предчувствовал. Он громко рассмеялся, огляделся по сторонам и, убедившись, что на темной, тихой улице нет ни души, высоко подпрыгнул. И еще раз. А потом побежал, все быстрее и быстрее, пока не захватило дух так, что пришлось прислониться к дереву.

Распевая, шел Вальтер по безлюдным улицам. Пропел все оперные арии, какие только вспомнились. «Как хороша страна моя, такой тебя не видел я», «Прими, королева, мольбы мои!», «Не хочешь ты бежать со мной!», «С тобою мы одни!», «О сжалься надо мной, прелестное дитя», «В моих руках божественный напиток».

Когда Вальтер подошел к своему подъезду, ему захотелось повернуть назад и снова идти с песнями через спящий город, пока не иссякнет весь запас рвущихся из груди мелодий.

Он осторожно отпер дверь и бесшумно скользнул через переднюю. Но все звенело и ликовало в нем, и он продолжал тихонько напевать, рискуя разбудить маму Фриду.

Так, мурлыча себе под нос, он разделся, а улегшись в постель, натянул на голову стеганое одеяло — и все пел и пел.

III

Они были в своем роде красивой парой. Когда они шли по улице, взявшись за руки, смеясь и болтая, прохожие нередко оглядывались на них. Она — с цветком в темных волосах, в ярком платье «реформ» и сандалиях на стройных ногах.

Он — с развевающимися волосами, с открытой шеей, в замшевой куртке, в штанах до колен, с оголенными икрами и тоже в сандалиях.