Сыновья

– Какое тебе дело до того, что говорит эта женщина? Пусть говорит! Она меньше всех значит в доме отца и не имеет никакой власти. Не обращай на нее внимания, а если она заикнется о земле, говори с ней обо всем, кроме земли. Веди речь и о том и о сем и дай понять, что ты с ней не считаешься, да она ничего и не может сделать. Она должна радоваться, что ее кормят и позволяют жить в старом доме.

Как раз в эту минуту подошел слуга со счетом, и Ван Средний, внимательно просмотрев его, прикинул в уме и нашел, что счет верен. Он достал несколько монет, не больше, чем было нужно, и медленно расплатился, словно сожалея о том, что его не обсчитали. Потом он слегка кивнул брату и вышел, и Ван Старший остался один.

Несмотря на слова брата, ему было невесело, и он не без страха думал о том, что хотела сказать Цветок Груши, когда говорила, что старик недалеко, хотя и умер. От этих мыслей ему стало не по себе, и чтобы развлечься и забыть обо всем, что было неприятного, он подозвал слугу и заказал ему изысканное и редкое блюдо из крабов.

IX

Три раза посылал Ван Тигр к своим братьям верного человека с заячьей губой, и тот три раза возвращался с серебром к своему начальнику. Он носил деньги на спине, завернутыми в синюю материю, словно это были какие-нибудь скудные его пожитки, а сам был одет в грубую синюю куртку, штаны и в простые соломенные сандалии на босу ногу. Видя, как он шагает по дорожной пыли с узлом на спине, никто не подумал бы, что в этом узле серебряные монеты и что человек он не совсем простой, хотя, если бы вглядеться попристальней, могло показаться подозрительным, что он вспотел от такой легкой ноши. Но никто не смотрел на него пристально, потому что он был плохо одет и лицо у него было простое и грубое, какие сотнями встречаются каждый день, если не считать заячьей губы; и если кто-нибудь и взглядывал мимоходом, то только дивясь его заячьей губе и двум передним зубам, которые торчали прямо из-под носа.

Таким способом верный человек благополучно доставлял серебро своему начальнику, и когда под палаткой у Вана Тигра оказалось зарытым столько серебра, сколько ему нужно было на три месяца, пока он не достигнет своей цели, Ван Тигр назначил день выступления в поход. Он подал тайный знак, и весть облетела всех, кто готов был следовать за ним, и в назначенный день после жатвы риса и до того, как с севера надвинулись холода, в назначенную ночь, когда луны не было до самого рассвета, а на рассвете в небе повис ущербленный месяц, люди его поднялись с постелей, где спали, поднялись и покинули знамя старого генерала, которому служили.

Всего сто человек собиралось уйти в эту темную ночь, и каждый из них бесшумно вставал, скатывал одеяло, увязывал его на спину, брал ружье и старался утащить ружье соседа, но так, чтобы не разбудить его, хотя это было нелегко, потому что по заведенному обычаю каждый солдат спал, подложив под голову ружье, и если бы кто-нибудь стал вытаскивать ружье, его владелец проснулся бы и закричал. Так делали потому, что ружья ценились высоко и продавались на вес серебра, и иногда солдаты крали ружья и продавали их, если были в большом проигрыше или много месяцев подряд не получали платы, – в такое время, когда не было ни войны, ни добычи и в казну генерала не стекалось серебро. Да, большое было несчастье для солдата потерять ружье, так как ружья привозят издалека, из чужих стран. И потому в эту ночь беглецы постарались взять все, что можно, но им удалось захватить только двадцать ружей, кроме своих собственных, – так чутко спали все солдаты. Но все же и двадцать ружей не безделица, теперь можно было взять в отряд еще двадцать человек.

Все эти сто солдат были люди отважные, лучшие из тех, кто сражался под командой старого генерала, самые храбрые, самые закаленные и свирепые из молодых солдат. Среди них южан было очень немного, остальные почти все пришли из диких пустынь внутренних провинций, где люди смелы, не знают законов и не боятся убивать. Таких людей больше всего привлекала гордая осанка и высокая, прямая фигура Вана Тигра; они преклонялись перед его замкнутостью, неожиданными вспышками гнева и жестокостью, преклонялись перед ним тем более, что в старом толстом генерале не осталось ничего достойного преклонения, – он так разжирел, что не мог даже сесть на коня, если двое солдат не поддерживали его, помогая взгромоздиться на седло. Да, в таком человеке не было ничего, что могло бы воодушевить молодых солдат, и они собирались покинуть его и последовать за новым генералом.