Сыновья

Он приблизился к ней, и она встретила его на брачном ложе молча, но страстно и смело; с этого часа он еще сильнее полюбил ее, так как он не знал других женщин, она казалась ему совершенной.

В середине ночи он повернулся к ней и сказал хриплым шепотом:

– Я даже не знаю, кто ты.

Она спокойно ответила:

– Не все ли это равно, если я здесь? Когда-нибудь я скажу тебе.

И он не стал ее расспрашивать и удовольствовался этим, потому что оба они были не обыкновенные люди, и жизнь у них была не такая, какой живут все.

Но верные люди дали Вану Тигру не больше одной ночи и на рассвете уже стояли у дверей, дожидаясь его, он вышел к ним из брачного покоя умиротворенный и освеженный, и человек с заячьей губой сказал, кланяясь:

– Господин, почитаемый нами, мы тебе ничего не говорили, потому что вчера был день радости, но с Севера идут слухи, будто бы правитель провинции узнал о том, что ты захватил власть, и он собирается идти на тебя со своим войском.

А Ястреб сказал в свой черед:

– Я слыхал это от одного нищего, он только что пришел оттуда и по дороге обогнал десять тысяч солдат, которые идут на нас.

И Мясник тоже поспешил рассказать о том, что слышал, заикаясь и шлепая толстыми губами:

– И я, я тоже слышал; я ходил на базар посмотреть, как они здесь режут свиней, и мясник говорил мне об этом.

Но душа Вана Тигра смягчилась, ему было легко и в первый раз в жизни не хотелось думать о войне, и, слегка улыбаясь, он сказал:

– Пусть их приходят, на своих солдат я могу положиться.

И собираясь выпить чаю перед едой, он уселся за стол возле окна; теперь было уже совсем светло, и ему неожиданно пришла в голову мысль о том, что в конце каждого дня наступает ночь, и ему казалось, что он узнал об этом в первый раз, потому что все остальные ночи в его жизни, не считая одной этой, не имели никакого значения.

Но не один он слышал, что говорили верные люди, – она стояла за занавеской и, посматривая, видела, что люди в отчаянии оттого, что их вождь занят какими-то приятными мыслями и не слушает их. Когда Ван Тигр встал и вышел в ту комнату, где ели, она звучным голосом позвала человека с заячьей губой и сказала:

– Расскажи мне все, что ты слышал.

Ему очень не хотелось говорить с женщиной о том, что вовсе ее не касалось, и он невнятно бормотал, что рассказывать ему не о чем, пока она не сказала повелительно:

– Не морочь меня, я видела кровь и битву, атаки и отступления все эти пять лет, с тех пор как выросла. Рассказывай!

В изумлении, смущенный пристальным взглядом ее смелых глаз, которых она не опускала перед ним, как сделала бы каждая женщина, особенно новобрачная, которой приличествует стыдливость, он рассказал ей, как рассказал бы мужчине о том, чего все они боятся, и о том, что им грозит опасность, так как на них идет войско числом гораздо сильнее, многие же из солдат Вана Тигра не испытаны в бою и могут оказаться предателями.

Она быстро выслала его и велела, чтобы он позвал к ней Вана Тигра.

Ни на чей зов он не являлся так поспешно, улыбаясь такой мягкой улыбкой, какой никто у него не видел. Она села на кровать, и он сел рядом с ней, перебирая пальцами ее рукав и смущаясь перед ней гораздо больше, чем она перед ним, и с улыбкой опуская глаза перед нею.

Но она быстро заговорила своим звучным, немного резким голосом:

– Я не буду тебе помехой, если нужно дать сражение; я не такова, а говорят, что против тебя выступило войско?

– Кто тебе сказал? – отвечал он. – Я не намерен ни о чем беспокоиться раньше трех дней. Я дал себе три дня отдыха.

– А если за три дня они подойдут к городу?

– Войско не может пройти двести миль за три дня.

– Почем ты знаешь, когда оно выступило в поход?

– За такое короткое время слухи не могли бы дойти до правителя.

– Однако они дошли, – возразила она быстро.

Вот что было странно. Оба они, и мужчина и женщина, могли сидеть и говорить о чем-нибудь совсем не касающемся любви, и все же Ван Тигр чувствовал, что она так же близка ему, как и ночью. Его удивляло, что женщина может так разговаривать, – он ни с одной из них раньше не говорил, и женщины казались ему красивыми детьми, взрослыми только телом; он боялся их еще и потому, что не знал, что́ они понимают и о чем с ними можно разговаривать. Он был таков, что даже с продажной женщиной не мог бы обойтись грубо, как простой солдат, и робел перед женщинами больше всего потому, что не знал, как с ними разговаривать. А тут он сидел и разговаривал с этой женщиной, как будто она была мужчиной, и слушал ее, а она продолжала:

– У тебя меньше солдат, чем в войске правителя, а когда воин видит, что войско его слабее, чем у противника, он должен пустить в ход хитрость.

На это он засмеялся своим беззвучным смехом и сказал по своему обыкновению грубо:

– Мне это хорошо известно, иначе ты не была бы моей.

Она быстро опустила глаза, словно стараясь скрыть что-то, что могло промелькнуть в них, и, прикусив нижнюю губу, ответила:

– Не велика хитрость убить человека, – сначала нужно его поймать. Та же хитрость не удастся во второй раз.

Тогда Ван Тигр ответил с гордостью: