Сыновья

Республика не пользовалась большой популярностью среди трудового народа — ей не доверяли. Слишком много «вчерашних людей», недавних кайзеровских сановников занимали высокие посты. Вооруженные силы, которые держались на заднем плане, даже не называли себя республиканскими, они существовали скрытно, как бы за дымовой завесой.

Республику и конституцию требовалось популяризировать, требовалось мобилизовать массы «маленьких людей». «Если социал-демократы не поддержат республику, республики не будет». Эти слова принадлежали Луи Шенгузену.

Вниз по Штейндамму, через весь город, к площади ратуши тянулись длинные колонны демонстрантов с факелами и черно-красно-золотыми знаменами; рабочие — социал-демократы приветствовали новую демократическую конституцию; за ними, возглавляемая внушительным духовым оркестром, шла колонна Союза социалистической рабочей молодежи и спортивных рабочих обществ.

Но где же должностные лица республики? Где учителя и доценты? Референдарии и тайные советники? Разве они не состоят на службе у республики? Где студенты? А их профессора? Разве не на средства республики содержатся университеты?

Республика призывала присоединиться к ней, но, разумеется, по доброй воле.

II

— Вы только поглядите на этот спектакль! Зрелище для богов! Знамена свои — и те не могут нести как следует! Кто в лес, кто по дрова!.. А женщины! Да вы только присмотритесь к ним, господин директор! Гиенами, пожалуй, их не назовешь, но… Вот когда мы примемся маршировать, земля загудит под ногами. Верно, господин директор? Левой, правой! Левой, правой! Правда, мы уже не молоденькие, но школа остается школой.

Эти слова были обращены к Матиасу Брентену. Члены застольного кружка «Гордость и отрада бюргера» стояли у окна кафе «Тевтония» и, скрытые гардинами, смотрели на улицу, по которой проходили демонстранты. Кружок не без умысла выбрал день принятия конституции для внеочередной встречи. Не исключено, что даже среди них есть еще колеблющиеся или слабые. Надо определенно знать, с кем водишь компанию.

— Разве, господин тайный советник, не ясно с первого взгляда, какая цена этому человеческому материалу? Ни намека на выправку! А если нет ее вовне, значит, нет и внутри. Неполноценные людишки! Храбры только в стаде.

Так разглагольствовал Пауль Папке. Наряду с таможенным директором Матиасом Брентеном, домовладельцем и помещиком Хинрихом Вильмерсом, он уже несколько месяцев принадлежал к этому «застольному кружку». Кроме того, все они были членами еще не зарегистрированного общества «Мужи порядка», входившего в бюргерскую самооборону — «бюргервер».

— Глубокоуважаемые! Я поднимаю бокал и прошу вас вместе со мной выпить за нашу несравненную армию, которая четыре с половиной года героически сопротивлялась всему миру и которую не сумел одолеть ни один враг — сразил ее только коварный удар кинжалом в спину, нанесенный этой чернью. Но верьте, господа! Славные времена вернутся. Так выпьем же за бессмертный солдатский дух немцев! Ура!

— Браво, господин тайный советник!

— Чудесно сказано, господин тайный советник!

— Вероятно, господин тайный советник уже в войну семидесятого — семьдесят первого года был в чине капитана?

— Обер-лейтенанта, господин директор! Еще совсем зеленым юнцом был. Да, было времечко. На мой взгляд…

— Тогда разрешите, господин тайный советник Берген, поднять бокал и выпить за бывшего обер-лейтенанта Бергена. И грянем в его честь трижды — ура-а-а! ура-а-а! ура!

Хозяин кафе, Фридрих Иенсен, обмирая от страха, вбежал в комнату и приглушенным, умоляющим голосом заныл:

— Господа, прошу вас! На улице слышно каждое слово. Не успеешь оглянуться — и от моего кафе останутся щепки.

Испуганные лица. Гробовая тишина. Вороватые взгляды сквозь щелки в занавесях. Боже мой, может статься, что на них уже обратили внимание… Тш… Тш… Иенсен совершенно прав, эта свора на все способна.

— Тш! Господа! — предостерегающе прошептал Папке. — Осторожней! Нельзя дразнить чернь! Тш…

III

Жизнь, взбудораженная, растревоженная, вновь потекла по старому проторенному руслу. Люди старались забыть войну, не замечать революции, а республику принимать как совершившийся факт.

Людвиг и Отто Хардекопф вспомнили о матери, их жены — о невестке Фриде, всегда готовой прийти на помощь. И зять, полагали они, теперь, когда он потерпел крах, будет доступней и обходительней.

Они жестоко ошиблись. Карл Брентен наотрез отказался от встреч с братьями жены, знать их не желал. Не столько за их равнодушие к его судьбе во время войны, сколько за то, что они остались социал-демократами. Остались, несмотря на все, что было, несмотря на союз социал-демократических вожаков с генералами, несмотря на засилье шенгузенов, несмотря на лживость и продажность социал-демократических бонз. Матиас и Хинрих — буржуа. И прекрасно! Они там, где им быть надлежит. Но Людвиг и Отто ведь рабочие! Нет, они тупицы, пустоголовые дурни, — уперлись в одну точку и ничему не научились, ни на пядь не сдвинулись с места. При одной мысли о них, об их поведении у Брентена закипала желчь.