Сыновья

Бегите, бегите, думал он, а я не хочу; рисовой каши вам все равно не достанется. У него не осталось ни крошки хлеба, но не было ни малейшего желания бежать сломя голову по Венденштрассе в столовую. Лучше поголодать до вечера. Он хотел подойти к Петеру, но передумал, увидев, что тот, прислонившись к шкапчику с инструментами, пишет. Ну, значит, пошел катать стихи насчет этой любовной трагедии…

Вальтер присел у станка в каком то сонном оцепенении.

…Он хочет с ней познакомиться. Недурно. Я тоже не прочь. Она, конечно, очень одинока. Шутка ли — жить под бойкотом! Если стихи у Петера выйдут удачные, надо будет послать ей — пусть знает, что не все ее осуждают, что есть люди, которые сочувствуют ее несчастью. Может, это утешит ее. Если бы только не холодный, надменный взгляд…

Разгоряченные, сытые и веселые бежали ученики под вой сирены через заводской двор. Сегодня в самом деле была рисовая каша с корицей и сахаром. Шумное и многословное описание столь вкусного блюда передавалось от станка к станку. Вальтер острее почувствовал пустоту в желудке, но не пожалел, что остался. Его томило какое-то недовольство, нерешительность, какая-то ленивая, сковывающая усталость.

IV

На следующий день он решил побывать у Эриха Эндерлайта. Он свернул на Роонштрассе, вошел в первый же дом и на доске в подъезде прочел список жильцов. Потом вошел во второй дом, в третий. Эрих жил — это было ему хорошо известно, в семнадцатом номере. Дойдя до девятого, Вальтер оглядел улицу. На каждой стороне было около пятидесяти домов. Спросить в какой-нибудь из лавок, где живут Лауренсы, он не решался. Спросить у Эриха он тоже не мог. Дойдя до двадцатого номера, он с грустью отказался от своего намерения. В конце-то концов, что толку, если он и найдет дом, где она живет? Ну, в самом деле, что тогда?

Он вернулся и, войдя в дом номер семнадцать, поднялся на третий этаж. На табличке прочел: «Готфрид Эндерлайт, портной». Открыла ему фрау Эндерлайт, сухая как жердь женщина. Эрих точно списан с нее: тот же острый нос, те же маленькие светло-серые глаза.

Эриха не было дома. По средам, сказала фрау Эндерлайт, он всегда вечерами уходит и поздно возвращается.

Ах да! Только сейчас Вальтер сообразил, что по средам собрания группы, и он солгал, будто зашел за Эрихом.

— Да ведь сейчас девять часов, — удивилась фрау Эндерлайт. — Эрих уже с час, как ушел.

Вальтер колебался: не спросить ли у нее адрес Лауренсов?

Может, поискать еще? Раз он уже здесь… Ну, а что будет, когда он найдет ее дом? Он и сам не знал, чего он хочет. Да! Ведь он собирался послать ей стихи Петера. Правда, у него еще нет этих стихов, да и вообще он не знает, написал ли их Петер…

Стоп! Полиция-то должна знать, где живут Лауренсы. И он было направился в ближайший полицейский участок. Нет, это тоже не дело. Какая нелепая мысль! Лауренсы после всего случившегося, безусловно, на примете у полиции. Возможно даже, что за ними слежка. Вот бы он сейчас наломал дров!

Но ведь есть адресные книги. Ах, балда! Самое простое не пришло ему в голову. Разумеется, надо просто заглянуть в адресную книгу.

На почте он без труда нашел: Матильда Лауренс, вдова, Роонштрассе, 44.

И вот он стоит перед домом номер 44, обильно разукрашенным лепным орнаментом. Она живет на третьем этаже налево. А вдруг она выйдет и увидит его? Узнает она его? Он перешел на противоположную сторону. Ни в одном из окон ее квартиры не видно света; никого, очевидно, нет дома.

Улица пустынна. Вальтер смотрит на подъезд, на завешенные гардинами окна, на тяжелый каменный балкон.

Знать хотя бы, дома ли она. А может быть, спит уже? Или пошла в гости, к родственникам? Возможно, она не решается вернуться домой, пока не наступит глубокая ночь.

И Вальтер стал ждать.

Он ждал час за часом.

Изредка по улице проходили люди, поодиночке или парами; входили в тот или в другой дом. В окнах вспыхивал и гас свет. И вот вся улица уже во мраке. Вероятно, уже за полночь.

Вальтер побрел, то и дело замедляя шаг. Может, она все-таки еще придет.

Он двинулся вниз по Роонштрассе, прислушиваясь к каждому шороху. Вдруг кто-то показался навстречу. Его привыкшие к темноте глаза узнали Эриха. Да, мать Эриха права, он возвращается домой поздно. Но встретиться с ним сейчас нельзя, никак нельзя. И Вальтер нырнул в ближайший подъезд.

Звук шагов отдалился и замер. Вальтер облегченно вздохнул.

Осторожно спустился он вниз.

На улице — ни души. Он быстро пошел по Роонштрассе. Трамваев давно уже не было; ему пришлось проделать длинный путь в Норд-Сан-Паули пешком.

V

Утром, когда мамаша Брентен подошла к постели сына с намерением разбудить его, она сразу увидела, что у него сильный жар. Лицо Вальтера, мокрое от пота, было сплошь в багровых пятнах.

— Что с тобой, сынок? Ты заболел?

Да, он чувствовал себя смертельно больным, разбитым, несчастным.

— Вот что значит шататься до поздней ночи, — сердито сказала она. — Где же это ты вчера пропадал? Я даже не слышала, когда ты пришел. Должно быть, очень поздно.

Вальтер ни словом не ответил на все ее вопросы и упреки. Он закрыл глаза.