Сыновья

В купе были только женщины. Одна непрерывно плакала, всхлипывая и сморкаясь. Это была еще очень молодая женщина, с густыми каштановыми волосами, уложенными на затылке затейливым узлом. Большие карие глаза, хоть и полные слез, лучились, ясные и блестящие.

Из разговоров Вальтер постепенно узнал, почему она плачет. Она поехала мешочничать в мекленбургский район. В Людвигслюсте обменяла несколько пар хорошего белья и почти новые туфли на картофель и свинину. Когда она с невероятным трудом дотащила свою ношу до вокзала, тамошняя жандармерия все у нее отобрала. Ночь она провела в зале ожидания. Теперь она едет домой без вещей и без картофеля. А дома — трехлетняя дочурка, которую она оставила у соседки.

— Проклятая война, — сказала одна из женщин. — Во всем она виновата! Чтобы хоть как-нибудь набить желудок, надо нести крестьянам последние пожитки.

— А тут еще жандармы, — подхватила другая. — Настоящие бандиты. Они понятия не имеют, что такое голод.

— А где ваш муж? — спросил кто-то у плачущей женщины.

Она не успела открыть рот, как за нее ответила другая:

— Где же ему быть? Там, где все наши мужья. Защищает дорогое отечество. О, иногда меня такое зло берет!

— Мой муж уже больше года в плену.

— Вам повезло! По крайней мере, он вернется.

Вальтер посмотрел на свой туго набитый мешок с картофелем. На первое время, размышлял он, хватит и половины; а на будущей неделе он может еще раз съездить. И он решил отдать несчастной женщине половину своего картофеля.

Но как сказать ей об этом? Нельзя ни с того ни с сего выпалить, — вот, мол, вам, возьмите половину моего мешка. Остальным женщинам незачем знать об этом. Ну да ладно, уж какой-нибудь случай представится.

Женщины по-прежнему говорили о войне и о своих мужьях. Одна сказала, что летом война непременно кончится, так как все потеряли охоту воевать. Недавно даже английский король официально заявил, что хочет мира.

— Вот если бы наши тоже захотели, — сказала другая.

— Все хотят мира, — возразили ей, — так дальше продолжаться не может.

— Подумать только, — вставила третья, — сколько чудесных продуктов потоплено подводными лодками. Разве это не ужасно?

— И совсем это не плохо. Почему только нам одним голодать? Пусть как следует поголодают и другие, может, и у них тогда пропадет охота воевать.

— Вот думали все, что теперь, когда русские совершили революцию и заключили мир, война кончится. Но нет, воюют и воюют, как ни в чем не бывало! Дураки! Вбили себе в голову победить во что бы то ни стало!

— Никто не победит, уверяю вас! Вот увидите, в один прекрасный день война кончится — и все останется по-старому!

— В том, что война затянулась, виноваты американцы; своими долларами они творят, что только им вздумается.

— И своими солдатами, пишет мой муж. Их там видимо-невидимо, с каждым днем все больше.

— Каким образом они переправляются через океан? Не понимаю!..

Вальтер молчал и слушал. Молодая женщина, сидевшая напротив, тоже молчала, но слезы все еще текли у нее по щекам. Она несколько раз взглянула на Вальтера, вероятнее всего потому, что он, задумавшись, не сводил с нее глаз.

III

Она вышла на вокзале Берлинер Тор. Вальтер хотел высадиться, дальше, на Даммтор, но он встал и сошел вслед за ней. За барьером он крикнул:

— Послушайте, многоуважаемая! Это я вас, да! На одну минуточку!.

Удивленная, женщина нерешительно подошла к нему.

— Вы ведь свою картошку… Я… Вы только не думайте… Я хочу предложить вам половину моей… Нам дома пока хватит и этого. На будущей неделе я могу съездить еще разок. Надо же вам хоть сколько-нибудь картофеля…

Нет, теперь она не плакала. Только очень удивилась. Ее ясные карие глаза радостно блеснули.

— Вы в самом деле предлагаете мне?

Вальтер невольно улыбнулся недоверчивому и все же радостному выражению ее лица.

— Да, да, я решил еще в поезде. Пожалуйста, возьмите! Вы далеко живете?

— О нет, совсем близко! На Боргфельдерштрассе!

Она жила на первом этаже в маленькой уютной квартирке. «Э. Тиссен», прочел Вальтер на дверях. Она пригласила Вальтера в столовую. Здесь все сверкало чистотой, словно только что из магазина. Светлая лакированная мебель — буфет, овальный стол, покрытый кружевной скатертью, и кресло у окна. На подоконниках за гардинами — цветы.

Она куда-то вышла. Вальтер слышал, как в кухне полилась вода. Он встал и пошел туда. Но дверь оказалась запертой. Вальтер постучал, хотел проститься. Она крикнула ему оттуда:

— Подожди, я умываюсь. И для тебя уже поставила воду.

«Для тебя? Она уже со мной на ты?» — Вальтер вышел в переднюю и стал делить картофель: половину оставил в мешке, половину положил в рюкзак. Масло и колбасу он рассовал по наружным карманам рюкзака.

Он и сам не знал, почему ему вспомнилась в эту минуту Рут. Рут — совсем другая, тоненькая, бледная, серьезная, взгляд — как притушенный огонек. Фрау Тиссен, напротив, решительная, живая, жизнерадостная женщина, сияющая чистотой, как и ее квартира… Какой у нее открытый, теплый взгляд!

Фрау Тиссен вошла в комнату. Волосы она подобрала вверх. Лицо разрумянилось. От нее веяло свежестью.