Сыновья и любовники

Пол смотрел на нее и болтал лишь бы что. Наконец он встретился взглядом с ее серыми глазами. Было в них молчаливое унижение, мольба глубоко спрятанного страдания. Пол был потрясен, растерян. Ведь прежде ему казалось, она так высокомерна.

Расставшись с ней, он готов был кинуться бегом. Сам не заметил, как дошел до вокзала, и добрался домой, не сознавая, что ее улица осталась позади.

Что-то ему мерещилось, будто Сузан, старшая над спиральщицами, собирается замуж. Назавтра он спросил ее об этом.

– Послушай, Сузан, говорят, ты выходишь замуж. Это правда?

Сузан залилась краской.

– Кто тебе сказал? – спросила она вместо ответа.

– Никто. Просто ходят слухи, будто ты надумала…

– Что ж, это верно, только не надо никому говорить. И вот еще что: я бы рада не выходить!

– Да ну, Сузан, так я тебе и поверил!

– А то нет? Уж поверь. Я бы в тысячу раз охотней осталась тут.

Пол встревожился.

– Сузан, почему?

Девушка еще гуще покраснела, глаза блеснули.

– Потому!

– Разве это необходимо?

Вместо ответа она смотрела на него. Было в нем и чистосердечие и мягкость, из-за которых женщины ему доверялись. Он понял.

– Ох, прости меня, – сказал он.

У нее на глазах навернулись слезы.

– Ничего, увидишь, все будет хорошо. Ты только не унывай, – не слишком весело подбодрил он.

– Ничего тут не поделаешь.

– Да, скверная история. Но уж ты постарайся не падать духом.

Вскоре он снова нашел повод зайти к Кларе.

– Вы не хотели бы вернуться к Джордану?

Она отложила работу, уронила на стол красивые руки и, не отвечая, несколько мгновений смотрела на него. Постепенно щеки ее зарумянились.

– Почему? – спросила она.

Пол немного смешался.

– Ну, потому что Сузан собралась уходить, – ответил он.

Клара опять взялась за работу. Белое кружево, подрагивая и подергиваясь, накручивалось на игольчатую ленту. Пол ждал. Не поднимая головы, она наконец заговорила странно упавшим голосом, почти шепотом:

– Вы уже что-нибудь об этом говорили?

– Кроме вас, никому ни слова.

Опять она долго молчала.

– Я предложу свои услуги, когда об этом будет объявлено, – сказала она.

– Вы обратитесь раньше. Я дам вам знать, когда именно.

Она продолжала крутить машинку и ничего ему не возразила.

Клара поступила на фабрику Джордана. Кое-кто из старших работниц, в том числе Фанни, помнили, как она ими правила, и воспоминание это было не из приятных. Клара всегда была «зазнайка», замкнутая и высокомерная. Она никогда не поддерживала с девушками-работницами отношения на равных. Если ей случалось заметить ошибку, она делала выговор бесстрастно и вполне вежливо, но для провинившейся это было куда обидней, чем если б ее сердито выбранили. С беднягой Фанни, вечно озабоченной горбуньей, Клара неизменно обращалась мягко и сочувственно, а в результате Фанни пролила из-за нее куда больше горьких слез, чем из-за злых языков других мастеров.

Что-то было в Кларе такое, что Полу не нравилось, и многое его задевало. Если она была поблизости, он не мог не смотреть на ее сильную шею, на которой низко росли легкие завитки белокурых волос. Ее лицо и руки покрывал нежный, едва видный пушок, и, однажды его заметив, Пол уже всегда на него смотрел.

Когда он работал красками в послеобеденные часы, она заходила и застывала рядом. Он сразу ощущал ее присутствие, хотя она не заговаривала, не дотрагивалась до него. Она стояла за шаг-полтора от него, но чувство у него было такое, будто они касаются друг друга. Тогда он уже не мог писать. Он бросал кисти, поворачивался и заговаривал с ней.

Иногда она хвалила его работу, иногда критиковала.

– В этой картине вы неискренни, – бывало, скажет она, и так как в обвинении ее есть доля правды, Пол кипит от гнева.

– Как вам это? – иной раз нетерпеливо спросит он.

С сомненьем хмыкнув, Клара произносит:

– Мне это мало интересно.

– Потому что вы не понимаете, – возразит он.

– Тогда зачем меня спрашивать?

– А я думал, вы поймете.

Случалось, глядя на его работу, она презрительно пожмет плечами. Это бесило его. Он выходил из себя. Он поносил ее и принимался с жаром толковать, что и как он изобразил. Ее это забавляло и поощряло. Но никогда она не соглашалась, что неправа.

За десять лет, что она была связана с женским движением, она почерпнула немало знаний и, обладая той же страстью к учению, что и Мириам, самостоятельно училась французскому и, хоть не без труда, могла читать на этом языке. Ей казалось, она особенная, всему на свете посторонняя, тем более – чужая своему сословию. Девушки-спиральщицы на фабрике Джордана все были из хороших семей. То была маленькая, особая отрасль производства, и к ней относились с известным почтением. В обеих комнатах царил дух благовоспитанности. Но Клара чуждалась и тех, с кем работала.