Сыновья и любовники

Старушка, у которой они пили чай, глядя на них, развеселилась.

– Вот бы денек выдался для вас получше, – сказала она, хлопоча у стола.

– Да нет! – засмеялся Пол. – Мы все говорим, до чего он хорош.

Старушка глянула на него с любопытством. Какая-то особая привлекательность была в нем, он весь светился. Его темные глаза смеялись. Он поглаживал усики, и в движении его было довольство.

– Неужто вы и впрямь так говорите! – воскликнула она, и ее старые глаза просияли.

– Правда! – засмеялся Пол.

– Значит, денек и впрямь неплохой, – сказала старушка.

Она все хлопотала, не хотелось ей уходить от них.

– Может, еще хотите редиску? – предложила она Кларе. – У меня есть в огороде… и огурец тоже.

Клара зарумянилась. Она была сейчас очень хороша.

– От редиски я не откажусь, – ответила она.

И старушка весело засеменила из комнаты.

– Знала бы она! – тихонько сказала Клара Полу.

– Но она не знает, и это только доказывает, что мы хотя бы с виду вполне чинная парочка. На тебя глядя и архангел бы ничего дурного не заподозрил, и я, конечно, тоже ни на что худое не способен… так что… если от этого ты мило выглядишь, и людям отрадно на нас смотреть, и самим нам радостно… что ж, мы их, в общем, не так уж и обманываем!

Они опять принялись за еду. Когда они собрались уходить, старушка застенчиво подошла к ним с тремя георгинами – они уже распустились, были аккуратные, как пчелы, и лепестки в красных и белых крапинках. Довольная собой, старушка остановилась перед Кларой со словами:

– Не знаю, может… – и старческой рукой протянула цветы.

– Какая прелесть! – воскликнула Клара, принимая цветы.

– И все ей одной? – с укором спросил старушку Пол.

– Да, все ей одной, – широко улыбаясь, ответила та. – На вашу долю и так хватит.

– А я все-таки один у нее попрошу, – поддразнивал Пол.

– Ну это уж ее дело, – с улыбкой сказала старушка. И весело сделала книксен.

Клара притихла, ей стало неловко. По дороге Пол спросил ее:

– Неужели ты чувствуешь себя преступницей?

Она глянула на него испуганными серыми глазами.

– Преступницей? Нет.

– Но, похоже, ты думаешь, что поступила дурно?

– Нет, – сказала она. – Я только думаю, если б они знали!

– Если б они знали, они перестали бы нас понимать. А так, как сейчас, они понимают, и им это нравится. Какое нам до них дело? Здесь, где только деревья и я, ты ведь вовсе не чувствуешь, что поступаешь дурно?

Он взял ее за плечо, повернул к себе лицом, заглянул в глаза. Что-то его заботило.

– Мы ведь не грешники, а? – сказал он, беспокойно нахмурясь.

– Нет, – ответила Клара.

Он со смехом ее поцеловал.

– По-моему, тебе нравится твоя крохотная доля вины, – сказал он. – По-моему, в глубине души Ева была очень довольна, когда понурясь уходила из Рая.

Но Клара, хоть и притихшая, вся светилась, и он радовался. Когда он в поезде один возвращался домой, оказалось, он безмерно счастлив, и соседи-пассажиры необыкновенно милые, и вечер прекрасен, и вообще все замечательно.

Дома он застал мать за книгой. Здоровье ее пошатнулось, и лицо стало бледное, цвета слоновой кости, чего прежде Пол не замечал, а уже потом запомнил навсегда. Она ни разу ему не пожаловалась, что чувствует себя неважно. В конце концов, думала она, не так уж ей худо.

– Ты сегодня поздно, – сказала она, посмотрев на сына.

Глаза его блестели, он так и сиял. Он улыбнулся матери.

– Да, я был с Кларой в Клифтонской роще.

Мать снова на него посмотрела.

– Но ведь пойдут разговоры, – сказала она.

– Почему? Известно, что она суфражистка и все такое. А если и пойдут разговоры, что за важность?

– Конечно, может, ничего плохого в ваших прогулках и нет, – сказала мать. – Но ты ведь знаешь, каковы люди, и уж если она попадет им на язык…

– Ну, я ничего не могу тут поделать. В конце концов, их болтовня не так уж безумно важна.

– По-моему, тебе следует подумать о Кларе.

– Я и думаю! Что могут сказать люди?.. Что мы вместе гуляем. Мне кажется, ты ревнуешь.

– Ты же знаешь, не будь она замужем, я была бы рада.

– Что ж, дорогая, она живет с мужем врозь и выступает с трибуны, а стало быть, все равно выделяется из общего стада, так что, сколько я понимаю, особенно терять ей нечего. Нет, собственная жизнь для нее ничто, а раз ничто – грош цена такой жизни. Теперь она со мной… и жизнь обрела цену. Значит, она должна платить… нам обоим придется платить! Люди слишком боятся платить, они предпочитают умереть с голоду.

– Хорошо, сын. Посмотрим, чем это кончится.

– Хорошо, мать. Я буду стоять на своем.

– Посмотрим!

– А она… она ужасно мила, ма. Правда, правда! Ты не представляешь!

– Это ведь не то что жениться на ней.

– Это, наверно, лучше.

Они помолчали. Полу хотелось кое-что спросить у матери, но он побаивался. Потом все же спросил нерешительно:

– Ты бы хотела ее узнать?

– Да, – суховато ответила миссис Морел. – Я хотела бы узнать, что она такое.

– Но она милая, ма, право же! И ни чуточки не вульгарная!

– А я ничего такого не говорила.