Сыновья и любовники

– Но мне кажется, ты так думаешь… что она не такая уж хорошая… Говорю тебе, она лучше, чем девяносто девять людей из сотни! Лучше, поверь! Она справедливая, честная, прямая! Нет в ней никакой неискренности и никакого высокомерия. Не придирайся к ней!

Миссис Морел вспыхнула.

– Вовсе я к ней не придираюсь. Вполне возможно, что она такая, как ты говоришь, но…

– Но ты ее не одобряешь, – докончил Пол.

– А ты ждал, что одобрю? – холодно возразила миссис Морел.

– Да… да!.. будь у тебя хоть что-то за душой, ты бы радовалась! Ты правда хочешь ее увидеть?

– Я же сказала, что хочу.

– Тогда я ее приведу… привести ее сюда?

– Как тебе угодно.

– Тогда я непременно приведу ее сюда… как-нибудь в воскресенье… к чаю. Если ты вообразишь о ней что-нибудь скверное, я тебе не прощу.

Мать засмеялась.

– Как будто что-то от этого изменится! – сказала она.

И он понял, что победил.

– Но когда она рядом, мне так хорошо, ма! Она на свой лад королева.

Иногда, возвращаясь из церкви. Пол немного прогуливался с Мириам и Эдгаром. До фермы он с ними не доходил. Мириам держалась с ним почти совсем как прежде, и с нею он не чувствовал себя неловко. Однажды вечером он провожал ее одну. Поначалу они говорили о книгах – тема для них самая надежная. Миссис Морел как-то сказала, что их с Мириам роман подобен костру из книг – стоит перестать подкладывать тома, и он угаснет. Мириам, в свою очередь, хвасталась, что Пол для нее – открытая книга и в любую минуту она может указать пальцем главу и строку, на которой он сейчас находится. Сам же он, по натуре легковерный, не сомневался, что Мириам знает его как никто другой. И, обыкновенный эгоист, он любил разговаривать с ней о себе. Очень скоро их разговор перешел на его дела. Ему безмерно льстило, что он так ей интересен.

– А много ли ты писал последнее время?

– Я… да не особенно! Сделал набросок Бествуда – вид из нашего сада; кажется, он наконец получился. Это чуть ли не сотая попытка.

Так они разговаривали. Потом Мириам спросила:

– Ты последнее время где-нибудь был?

– Да, в понедельник после обеда ходил с Кларой в Клифтонскую рощу.

– Погода была не самая лучшая, правда? – сказала Мириам.

– Но мне хотелось проветриться, и было хорошо. Трент такой полноводный.

– И в Бартоне были? – спросила Мириам.

– Нет, мы попили чаю в Клифтоне.

– Вот как! Наверно, славно было.

– Очень! Такая там веселая старушка! Подарила нам несколько огромных георгинов, неописуемо красивых.

Мириам опустила голову, печально задумалась. У Пола и в мыслях не было что-нибудь от нее скрывать.

– А почему ей вздумалось подарить вам цветы? – спросила Мириам.

Пол рассмеялся.

– Мы ей понравились… мы были веселые, наверно, поэтому.

Мириам прикусила палец.

– А домой ты вернулся поздно? – спросила она.

Тон ее наконец рассердил Пола.

– Поездом семь тридцать.

– А-а!

Несколько минут шли молча. Пол злился.

– Ну и как Клара? – спросила Мириам.

– По-моему, как нельзя лучше.

– Вот это хорошо! – отозвалась Мириам не без иронии. – Кстати, а что с ее мужем? О нем что-то ничего не слышно.

– Он нашел другую женщину, и у него тоже все хорошо, – ответил Пол. – По крайней мере, так я думаю.

– Понятно… ты в точности не знаешь. А не кажется тебе, что женщине нелегко в таком положении?

– Еще бы – ужасно!

– Это так несправедливо! – сказала Мириам. – Мужчина живет как ему заблагорассудится…

– Что ж, пускай и женщина так живет, – сказал Пол.

– Разве она может? А если и сможет, подумай только, в каком положении она окажется!

– Ну и что?

– Нет, это невозможно! Ты не понимаешь, как женщина за это расплачивается…

– Нет, не понимаю. Но если женщина только и живет своей распрекрасной репутацией, что ж, на такой скудной пище и осел бы с голоду сдох!

Итак, Мириам теперь по крайней мере ясно, как Пол ценит добродетель, он, конечно, и поступать будет соответственно.

Мириам никогда ни о чем не спрашивала его прямо, но ухитрялась узнавать достаточно.

В следующий раз, когда Пол увиделся с Мириам, заговорили о браке, потом о браке Клары и Доуса.

– Понимаешь, – сказал Пол, – ей никогда не казалось, будто брак – это так безумно важно. Она думала, это просто, раз-два и готово… этого не миновать… а Доус… что ж, многие женщины душу прозакладывали бы, только бы его заполучить – так что почему бы и не Доус? А потом она почувствовала себя femme incomprise22 и обходилась с ним скверно, это уж как пить дать.

– И она от него ушла, потому что он ее не понимал?

– Наверно. Наверно, она была вынуждена. Речь ведь не только о понимании, речь о жизни. С ним она была жива лишь наполовину; вторая половина ее «я» дремала, была приглушена. И дремала сама femme incomprise, и ее непременно надо было пробудить.

– А что он?

– Не знаю. Он, пожалуй, любит ее как умеет, но он дурак.

– Это вроде того, как у твоих родителей, – сказала Мириам.

– Да. Но мама поначалу, наверно, была счастлива с отцом и удовлетворена. Я думаю, это была страсть, оттого она и не ушла от отца. Так или иначе они были привязаны друг к другу.

– Понимаю, – сказала Мириам.