Сыновья и любовники

– И ты, в сущности, никогда не хотела быть совсем моей?

– Конечно же, я – твоя, – ответила она.

– Нет, – возразил Пол, – ты ведь не хочешь развестись.

Этот узел они развязать не могли, и они отказались от этого, взяли то, что могли, а чего достичь не могли, на то закрыли глаза.

– По-моему, ты обращалась с Бакстером ужасно, – как-то раз сказал он.

Он почти ждал, что Клара ответит ему, как ответила бы его мать:

– Ты думаешь о собственных делах, а о других людях мало что знаешь.

Но, к его удивлению, Клара не отмахнулась от него.

– Почему? – спросила она.

– Наверно, ты приняла его за ландыш, посадила в подходящий горшок и соответственно за ним ухаживала. Ты решила, что он очень нежное растение и незачем ему быть каким-то сорняком. Ты этого не допустишь.

– Никаким ландышем я его не воображала.

– Ты воображала его не тем, кто он есть. Вот что такое женщина. Ей кажется, будто она знает, что хорошо для мужчины, и уж «расстарается, чтоб он это получил; и неважно, что он голодает, изводится, не получая того, что ему нужно, – завладев мужчиной, она дает ему то, что, по ее разумению, для него хорошо.

– А ты что делаешь? – спросила Клара.

– Я думаю, что же в таком случае запою я, – засмеялся Пол.

И вместо того, чтобы отхлестать его по щекам, она приняла его слова всерьез.

– Думаешь, я хочу тебе дать то, что для тебя хорошо? – спросила она.

– Надеюсь. Но любовь должна давать ощущение свободы, а не неволи. С Мириам я чувствовал себя точно осел на привязи. По ее мнению, я должен кормиться на ее делянке и больше нигде. Отвратительно!

– А сам ты позволил бы женщине поступать как ей хочется?

– Да, я постарался бы, чтоб ей самой хотелось меня любить. А если не любит… что ж, я ее не держу.

– Был бы ты такой замечательный, как на словах… – заметила Клара.

– Я был бы просто чудо, так ведь я и есть чудо, – засмеялся Пол.

Оба молчали и ненавидели сейчас друг друга, хотя и посмеивались.

– Любовь – собака на сене, – сказал Пол.

– Кто же из нас собака? – спросила Клара.

– Ну, конечно, ты.

Итак, сражение между ними продолжалось. Клара знала, не бывает минуты, когда он принадлежал бы ей всецело. Какая-то его часть, и немалая, жизненно важная, ей не подвластна – и не пыталась заполучить эту часть, или хотя бы понять, что же это такое. А Пол знал, в некотором смысле Клара все еще ощущает себя женой Доуса. Доуса она не любит, никогда его не любила, но не сомневается, что он-то ее любит, по крайней мере зависит от нее. И есть в нем некая надежность, какой она никогда не ощущала в Поле Мореле. Страсть к этому молодому человеку насытила ее душу, принесла известное удовлетворение, уменьшила недоверие к себе, сомнение. Какова бы она ни была, она поверила в себя. Она словно нашла себя самое, все существо ее обрело определенность и законченность. Любовью утвердилась зрелость ее «я»; но Клара никогда не считала, что ее жизнь отдана Полу Морелу или его жизнь – ей. В конце концов они расстанутся, и до самой смерти она будет тосковать о нем. Но теперь она по крайней мере это знает и отныне в себе уверена. Пожалуй, это справедливо и для Пола. Оба они друг через друга получили крещение жизнью, но теперь у каждого свое предназначение. Туда, куда влечет Пола, ей с ним не по пути. Рано или поздно они должны будут расстаться. Пусть бы даже они поженились, пусть были верны друг другу, все равно он бы волей-неволей ее покинул, шел своей одинокой дорогой, а ей осталось бы лишь заботиться о нем, когда он придет домой. Но это невозможно. Каждому из них нужен тот, кто пойдет с ним рядом.

Клара поселилась у матери на Мепперли-Плейнс. Однажды вечером, когда они с Полом шли по Вудбороу-роуд, им повстречался Доус. Еще издали что-то в осанке встречного показалось Полу знакомым, но в ту минуту он был поглощен своими мыслями, и лишь его глаз художника приметил незнакомца. И вдруг он рассмеялся, повернулся к Кларе, положил руку ей на плечо со словами:

– Мы идем рядом, но я в Лондоне и воображаю, будто спорю с Орпеном

24, а ты где?

В этот-то миг и прошел мимо Доус, чуть ли не вплотную к Морелу. Пол глянул, увидел темные карие глаза, горящие, полные ненависти и притом усталые.

– Кто это был? – спросил он Клару.

– Бакстер, – ответила она.

Пол снял руку с ее плеча и обернулся, словно вновь отчетливо увидел человека, идущего навстречу. Доус по-прежнему держался прямо, на ходу плечи расправлены, голова вскинута; и, однако, взгляд был ускользающий, подозрительный, словно ему хотелось пройти мимо людей незамеченным, украдкой дознаться, что каждый о нем думает. Казалось, и руки его хотят спрятаться. Одежда на нем старая, брюки порваны на колене, и платок на шее грязный; но шапка все так же лихо надета набекрень. Увидев его, Клара почувствовала себя виноватой. Прочла в его лице усталость, безнадежность, и ей стало больно, и оттого всколыхнулась ненависть к нему.

– Неважный у него вид, – сказал Пол.

Однако нотка сострадания в его голосе прозвучала как упрек, и Клара ожесточилась.

– Это вылезла наружу его грубая душа, – сказала она.

– Ты его ненавидишь? – спросил Пол.