Сыновья и любовники

– Вот ты говоришь – женщины жестокие, – сказала Клара, – знал бы ты, до чего жестоки мужчины с их тупой силой. Они просто не знают, что на свете существует женщина.

– Неужели и я такой? – спросил он.

– Нет, – ответила она.

– Неужели я не знаю о твоем существовании?

– Обо мне-то ты ровно ничего не знаешь, – с горечью сказала она, – обо мне – ничего!

– Не больше, чем знал Бакстер? – спросил Пол.

– Пожалуй, даже меньше.

Он был озадачен, беспомощен, зол. Вот она идет, неведомая ему, хотя они такое испытали вместе.

– Зато уж ты меня прекрасно знаешь, – сказал Пол.

Клара не ответила.

– А Бакстера ты знала так же хорошо, как меня? – спросил он.

– Он бы мне этого не позволил, – сказала она.

– А я позволил тебе узнать меня?

– Мужчины этого не желают. По-настоящему они не подпускают нас к себе, – сказала она.

– А я тебя разве не подпустил?

– Подпустил, – медленно ответила она. – Но сам ко мне так и не подошел. Ты не можешь вылезти из своей скорлупы, не можешь. Бакстеру это удавалось лучше.

Пол призадумался. Он злился на Клару, что она отдавала предпочтение Бакстеру.

– Сейчас, когда Бакстер уже не твой, ты начинаешь его ценить.

– Нет, я только вижу теперь, чем он от тебя отличается.

Но Пол чувствовал, она им недовольна.

Однажды вечером, когда они полями возвращались домой, она задала ему вопрос, который его ошарашил:

– Как по-твоему, эта… ну, сексуальная сторона… она важна?

– То есть самый акт?

– Да. Это для тебя хоть сколько-нибудь важно?

– Как же это можно разделить? – сказал Пол. – Тут завершение всего. В нем находит наивысшее выражение вся наша близость.

– Для меня не так, – сказала она.

Пол смолчал. В душе вспыхнула ненависть. Стало быть, Клара не удовлетворена им даже в том, в чем, казалось ему, они как нельзя лучше подходят друг другу. Значит, чересчур он ей верил.

– У меня такое чувство, будто ты мне не принадлежишь и будто ты берешь не меня… – медленно договорила Клара.

– А кого же?

– Просто ты берешь что-то для себя. Было прекрасно, и потому я не решалась об этом думать. Но я ли тебе нужна или это «что-то»?

Опять Пол чувствовал себя виноватым. Неужели он забывает о Кларе, просто берет женщину? Но ведь это уже излишние тонкости.

– Когда Бакстер был со мной, по-настоящему со мной, я и вправду чувствовала, он весь мой, – сказала она.

– И это было лучше?

– Да, да. В этом была большая полнота. Хотя ты дал мне больше, чем дал он за всю нашу с ним жизнь.

– Или мог дать.

– Да, пожалуй. Но себя ты никогда мне не отдаешь.

Пол сердито нахмурился.

– Когда я начинаю тебя любить, я взлетаю, как лист на ветру.

– И забываешь обо мне, – докончила Клара.

– Значит, такие минуты для тебя ничто? – спросил он, каменея от горечи и боли.

– Нет, что-то в них есть. И иногда ты увлекаешь меня за собой… сразу… и… за это я готова на тебя молиться… но…

– Обойдемся без «но», – сказал он, загораясь и осыпая ее поцелуями.

Клара безмолвно покорилась.

Пол сказал правду. Обычно, когда он любил ее, сила чувства все увлекала за собой – разум, душу, плоть – как Трент бесшумно увлекает своим течением водовороты и все сплетенья и переплетенья струй. Постепенно разные мелкие упреки и чувствица исчезали, а с ними и мысль, все подхватывал стремительный поток. И сам он был уже не мужчина, способный мыслить, но воплощение властного инстинкта. Кисти обращались в живые существа, руки, ноги, тело обретали собственную жизнь и сознание и, не властные его воле, жили сами по себе. И казалось, могучие зимние звезды, как и он, полны жизни. В нем и в звездах бушевало одно и то же пламя, и та же радостная сила, что не давала склониться папоротнику у его лица, наполняла крепостью его тело. Будто и его, и звезды, и темные травы, и Клару подхватил исполинский язык пламени и рвется все дальше и ввысь. Все подле него вдруг оживало, но было покойно, совершенно по сути своей и с ним заодно. Это поразительное спокойствие каждой частицы бурного круговорота жизни казалось высочайшим блаженством.