Сыновья и любовники

Так он пытался избавиться от мыслей о ней. Никогда он по-настоящему о ней не думал. Никогда не признавал в себе глубинных движений души. Полу ненавистно было, что отец сидит и распускает нюни. Он знал, отец и в пивных будет так же хныкать. Потому что, хотел Морел того или нет, смерть жены была для него подлинной трагедией. Некоторое время спустя он иной раз вставал после дневного сна бледный, поникший.

— Я мать нынче во сне видал, — говорил он вполголоса.

— Правда, отец? Я вижу ее во сне всегда здоровую. Она мне часто снится, и это так славно, естественно, будто ничего не изменилось.

Но Морел, сжавшись, в ужасе садился перед камином.

Проходили недели, какие-то призрачные, не приносящие ни особой боли, ни иных каких-то чувств, разве что некоторое облегчение, по большей части nuit blanche.[25] Пол не находил себе места. Несколько месяцев, с тех пор, как матери стало хуже, он не был близок с Кларой. Она как бы утратила для него притягательность, стала слишком далека. Изредка она виделась с Доусом, но пропасть, разделявшая их, ничуть не стала меньше. Все трое отдались на волю судьбы.

Доус поправлялся, хоть и очень медленно. На Рождество, в санатории в Скегнессе, он был уже почти здоров. Пол на несколько дней уехал к морю. Отец гостил у Энни в Шеффилде. Доус приехал к Полу. Время пребывания в Скегнессе кончилось. Казалось, эти двое, кое о чем так упорно умалчивая, были, однако, преданы друг другу. Доус теперь полагался на Морела. Он знал, Пол и Клара, в сущности, расстались.

Через два дня после Рождества Пол вернулся в Ноттингем. Накануне вечером они сидели с Доусом у камина и курили.

— Ты ведь знаешь, завтра на денек приезжает Клара? — сказал Пол.

Доус глянул на него.

— Да, ты говорил, — отозвался он.

Пол допил оставшиеся у него в стакане виски.

— Я сказал хозяйке, приезжает твоя жена, — сказал он.

— Вон как? — отозвался Доус несколько подавленно, но, можно сказать, покорно. Неуклюже, с трудом поднялся и потянулся за стаканом Пола.

— Давай налью, — сказал он.

Пол вскочил.

— Сиди, сиди, — сказал он.

Но Доус неверной рукой продолжал смешивать напитки.

— Скажи, когда хватит подливать содовую, — спросил он.

— Спасибо! — отозвался Пол. — Но зря ты вставал.

— Мне это на пользу, парень, — ответил Доус. — Мне тогда кажется, вроде я опять в порядке.

— А ты и правда почти в порядке.

— Правда, ясно, правда, — покивал Доус.

— И Лен говорит, он может взять тебя на работу в Шеффилде.

Доус опять глянул на него своими темными глазами, в них было согласие со всем, что ни скажет приятель, которому он, пожалуй, даже слегка подчинялся.

— Странно все начинать сначала, — сказал Пол. — У меня, думаю, все куда запутанней, чем у тебя.

— В чем это, парень?

— Не знаю. Не знаю. Будто запутался я в каком-то темном и мрачном лабиринте — и нет никакого выхода.

— Это я знаю… это мне понятно, — кивал Доус. — Только сам увидишь, все уладится.

Он говорил ласково.

— Надеюсь, — сказал Пол.

Доус сник, постучал трубкой, выбивая пепел.

— Тебе не пришлось обходиться самому, как мне, — сказал он.

Морел смотрел на его руку, очень белая, она стиснула трубку, из которой он выбивал пепел так, будто цеплялся, утопая, за последнюю соломинку.

— Тебе сколько лет? — спросил Пол.

— Тридцать девять, — глянув на него, ответил Доус.

Пола тревожили эти карие глаза, глаза отчаявшегося неудачника, они умоляли — поддержи, помоги снова стать человеком, согрей, дай снова стать на ноги.

— У тебя еще все впереди, — сказал Морел. — Не похоже, что в тебе так уж не осталось жизни.

Карие глаза неожиданно сверкнули.

— Осталось, — сказал он. — Есть еще порох в пороховницах.

Пол посмотрел на него и засмеялся.

— Мы оба еще можем горы своротить.

Глаза мужчин встретились. Они обменялись взглядом. И, увидав друг в друге жаркую силу, выпили виски.

— Вот ей-ей! — задохнувшись, сказал Доус.

Помолчали.

— И я не понимаю, почему бы вам не продолжить с того места, где вы остановились, — сказал Пол.

— Ты хочешь сказать… — поторапливая его мысль, предложил Доус.

— Да… вместе зажить вашим прежним домом.

Доус спрятал лицо, помотал головой.

— Этому не бывать, — сказал он и, иронически улыбаясь, глянул на Пола.

— Почему? Потому что ты не хочешь?

— Может, и так.

Они молча курили. Закусив черенок трубки, Доус оскалил зубы.

— Ты хочешь сказать, она тебе не нужна? — спросил Пол.

Доус с язвительной усмешкой вгляделся в эту перспективу будущего.

— Сам не знаю, — сказал он.

Дым медленно плыл вверх.

— Мне кажется, ты ей нужен, — сказал Пол.

— Тебе так кажется? — мягко, усмешливо, отрешенно отозвался Доус.

— Да. Она так по-настоящему и не предалась мне… на заднем плане всегда маячил ты. Оттого она и разводиться с тобой не стала.

Доус все насмешливо смотрел на картинку будущего, что рисовалась ему где-то в пространстве над каминной полкой.

— Так они и ведут себя со мной, женщины, — сказал Пол. — Я им нужен до безумия, но по-настоящему принадлежать мне они не желают. И все это время она принадлежала тебе. Я же знал.

В Доусе вдруг взыграл торжествующий самец. Он еще больше оскалил зубы.

— Может, дурак я был, — сказал он.

— Еще какой дурак, — сказал Морел.