Сыновья идут дальше

За один час лицо Елкина стало сероватым и под глазами вздулись мешки. Он уже устал бороться. Он опустил голову и хрипло сказал:

— Признаю… Я Елкин.

Спустя месяц они встретились в зале суда, куда Елкина привели под конвоем. Народу было мало. Сдержанно плакала женщина, сидевшая в стороне, — жена Елкина, которая лишь теперь узнала всю правду о нем.

11. За счет чужой дуринки

Летом поселок оживился почти по-прежнему. На железную дорогу чаще и чаще выходили груженые платформы. На них тускло поблескивали трубы, еще хранившие легкий загар отжига и потому казавшиеся теплыми. Стояли укутанные брезентом дизеля, пока еще небольшие. Иногда на платформах были видны моторный бот, уходивший на север, железные фермы и крепления, части моста, которых требовала Сибирь. Стали сильнее заводские шумы.

В тихую погоду, стоя на мосту через канал, который подходил к железной дороге, старожил мог различить в этих шумах всю работу завода. Он слышал лязг листов, которые вывозили из прокатной, грохот досок, сваленных у модельной. Он слышал обрубку и механическую пилу, которая прорывалась через все шумы. По стуку колес, который вдруг стал мягче, а спустя минуту и вовсе заглох, можно было понять, что платформы вышли за ворота цеха.

Но еще оставались на заводе пустынные углы, откуда не доносились никакие шумы. Тихо было и на каналах. Зазеленели от наростов уходившие в воду доски набережной. Каналы оживлялись разве криком мальчишек, пробиравшихся сюда купаться и озоровать, — словно мало им было чистой воды за воротами завода. Да еще виднелся по утрам на каналах черный ялик. И не понять было, что делает человек в ялике. Издали казалось, что он полощет в воде ведерко. Червей, что ли, промывает? Да какая рыба в канале! Сторожа вяло смотрели на ялик: может, такая служба у человека — каналы объезжать. К полудню ялик куда-то уходил.

Однажды рано утром на берегу канала раздалась громкая брань. Был на заводе человек, который следил за яликом. Он высмотрел потаенное место, куда он причаливал, и на этом месте обнаружил бывшего махального Никанорова.

— Здорово, спекулянт! — приветствовал его Чебаков.

Никаноров оторопел на мгновенье и стал громко ругаться:

— Как ты можешь меня обзывать? За эти слова в народный суд по всем статьям! Я теперь на заводе состою.

— Бидон зачем тащишь? Врешь, что на заводе. Кому ты нужен? Что в бидоне?

— Не тебе отвечать буду.

— Ответишь, маклак чертов!

— Я — маклак чертов? — Никаноров ругался, чтобы выиграть время. — Погоди ж ты!

Он двинулся в сторону железной дороги. Чебаков поспешил за ним. Никаноров старался идти за вагонами, чтобы его не увидели. Когда они вышли на свободное место, в руках у Никанорова ничего не было.

— Куда дел? — закричал Чебаков, — Фокусы показываешь?

— Ничего и не было, — издевался Никаноров. — Поищи, может, найдешь.

— Душу из тебя вытрясу.

— Ты из меня душу? Ну-ка, сунься! Бороду оторву, коровам брошу.

Никаноров прибавлял шагу и ушел бы от старика, но подоспела охрана.

В потаенном месте, которое заметил Чебаков, нашли спрятанные в мусоре четыре бидона с нефтью и маслом. Пятый бидон нашли под вагоном.

На допросе Никаноров, почуяв, что дело обернулось всерьез, рассказал начистоту. Бродя по дворам завода, он открыл, что нефть и масло берегут плохо. Лет пять подряд вода в канале стояла чистой — нефти на заводе не было ни капли. А потом она снова постепенно стала мутнеть.

С год тому назад налили полные баки, и опять нефть попадает в канал. Так было при генералах, когда Никаноров стоял у ворот, так и теперь. И Никаноров подбирал нефть и масло ковшиком с поверхности.

— Все норовишь на дуринку прожить? — донимал врага Чебаков. — Генеральскую шихту забыть не можешь? Сапоги да бушлат в шихте?

— Кому от этого убыток, что я на ялике ездил? — хмуро откликнулся Никаноров. — Сами не берегли добро, чего ж не попользоваться.

— Ялик где взял?

— Да там он у вас забытый стоит. — И зло добавил: — Не доломали в голод.

— Засыпался, брат, новый хозяин на дуринку долго жить не даст.

Тяжелыми глазами посмотрел на него Никаноров.

— А чтобы зря пропадало — новый хозяин позволяет? Скажи новому хозяину — пускай хорошо заплатит, догляжу. Уж Никаноров-то доглядит.

— Видать, на базаре тебя налогами прижали, что сюда запросился. Нельзя тебя сюда брать! Обокрадешь завод, — кричал Чебаков. — Твоего тут ничего нет — ни в земле, ни в воде. Все наше. Воздух — и то не твой. Нет тебе у нас места.

— Ты от кого говоришь-то? — Тяжелая злоба поднялась в Никанорове. — Хозяин какой!

— Хозяин и есть! — Чебаков деловито осведомился: — А масло и нефть куда продавал?

В двух устьевских церквах в неугасимых лампадах горело масло, подобранное Никаноровым на воде. Горело в соборе у Пасхалова, горело в церкви на кладбище. Шло оно и в городские церкви. Попы отговорились незнанием. Масло покупали за наличные, а откуда оно, им ни к чему. Никаноров не стал выдавать попов. Присудили его к двум годам тюрьмы. Потом его снова видели в поселке. От корня он не хотел уходить.

12. Самая большая работа Адамова