Сыновья идут дальше

И неожиданно он заплакал, тоненько, с обидой, и размазывал слезы по лицу, по светлым волосам, спадавшим на лоб.

— Дима! Дима! Спокойней! — Елизавета Петровна гладила его по плечу.

— Дима! — Буров был озадачен. — От пуль же не ревел!

Волчок выбежал в другую комнату.

— Уйди, Родион Степаныч, — шепотом просила Елизавета Петровна. — Женщина тут лучше поможет.

— Нет, уж давай вместе помогать парню.

Волчок вернулся с красными, сердитыми глазами.

— Рассказывай, Дима, по порядку, — предложил Буров. — Чья она?

— Корзуновых. На той стороне, за лесом, живут. Отец бы ничего. Но мать да родня все портят. Дядька у ней Никаноров, знаешь, махальный…

— Уводи жену оттуда.

— Не идет она. Говорит: «Выбирай — я или твой комитет». Грозится, что, — Дима отвернулся, — рожать не станет.

— Уводи жену и живи как живешь. Надо тебе помочь. Сам ты не сладишь, видно.

Дима смущенно опустил голову и молчал. Буров, уходя, выразительно посмотрел на Елизавету Петровну — вот теперь, мол, действительно надо женщине потолковать с парнем. И Елизавета Петровна долго говорила с Димой. И он заметно успокоился.

5. Явка в Смольном

В те дни на имя Бурова и Дунина пришло несколько анонимных писем. Им советовали немедленно убраться из поселка — иначе не миновать расправы. В уголке одного листка была нарисована виселица. И кто-то наклеил такой же листок на заборе у станции. И возле него собирались зеваки.

А несколькими днями раньше Дунин стоял возле Троицкого моста и видел издали, как самокатчики змейкой въехали во дворец Кшесинской. Вслед за ними подъехали на грузовике щеголеватые юнкера. Из дворца выносили папки с документами, книги, газеты, пишущую машинку, вынесли портрет Маркса. Все это швыряли в грузовик. Вынесли знамя, которое подарили Центральному Комитету путиловцы. Дунин все смотрел и смотрел. Он еще не знал, где сейчас Ленин. Ходили слухи, что Ленин собирается явиться к судебным властям… Юнкера со смехом отодрали знамя от древка. Кто-то наступил на древко, и оно переломилось.

Сзади подошел Башкирцев.

— Андрей, где же теперь будет явка?

— Не знаю еще, Филипп…

Башкирцев тоже молча смотрел на юнкеров.

Пожилая, просто одетая женщина вышла из дворца и, заторопившись, словно о чем-то вспомнила, повернула налево. Башкирцев и Дунин знали ее. Она работала в Центральном Комитете.

— Постой, ее отпустили… Или незаметно ушла?

— По Дворянской пошла. Догоним, — предложил Дунин. — Должно быть, на Выборгскую идет.

— Нельзя, чтоб юнкера видели. Пойдем по набережной.

Они нагнали женщину возле Гренадерского моста.

— Где явка? — спросил Дунин.

— Пока во фракции Смольного, а там видно будет… Дадим знать. Извините, спешу.

На стенах домов белели объявления-четвертушки. Градоначальник и прокурор судебной палаты обещали за поимку Ленина крупную награду. Возле четвертушек собирались зеваки.

— Значит, не открылся, — тихо сказал Дунин. — Так и следует.

Минуло два месяца с тех пор, как Дунин впервые увидел Ленина. Это было на Апрельской конференции. Дунин в перерыве подошел к Ленину. Ленин сидел на диване и с кем-то беседовал.

— Вы ко мне, товарищ?

— Боюсь, что помешал вам.

— Ничего, ничего, прошу.

На Дунина внимательно и приветливо смотрели глаза Ленина.

— Если помешал, то извините.

— Ох, как он стесняется. Никому вы не помешали. Что скажете? Откуда вы?

Ленин потеснился на диване. Дунин сел рядом.

— Большой завод? Этот, что у самого полотна стоит?

— Разве бывали?

— Нет, проезжал только мимо. Жил недалеко от вас по той же дороге. Но это давно было. После пятого года, но завод помню. А сколько теперь у вас народу? Махина. А организация ваша какая? Сколько? Не очень много. На таком заводе может быть и больше.

— Народ у нас разный…

Дунин говорил, что в посаде есть и мещане — на заводе стоит у станка, а в душе и дома обыватель, и даже еще хуже.

— Что значит хуже? Что вы хотите сказать этим, товарищ Дунин?

— А то, что они были опорой начальства.

— Ну, такие люди есть на каждом заводе, особенно на казенных. Например, на уральских заводах. Близость земли дает себя чувствовать. На Путиловском этого меньше. Но не помешали же вам такие люди объявить забастовку в феврале. Завод же стоял до самой революции. Великолепно, хотя вас и пересажали почти всех.

— Вы это знаете, товарищ Ленин?

— Я это должен знать.

Ленин посмотрел на Башкирцева, который подошел к дивану и молча поклонился.

— Где мы с вами встречались, товарищ?

— В Париже, в Лозанне.

— Вспомнил. Вы изменились. Постарели, но немного. Вот так, товарищ Дунин, выглядит за границей солидный, квалифицированный, но подпорченный капитализмом рабочий, из рабочей аристократии.

На Башкирцеве был хороший, тщательно отглаженный женою костюм, очки в золотой оправе.

— Что ж… Обличье можно одобрить, но нутро у наших гораздо лучше, глубже. Ну, а кто у вас был опорой начальства, вероятно, в триковых парах, с пояском, сапоги бутылками?

— Именно так, товарищ Ленин. — Дунин, смеясь, кивал головой.

— А какая у вас кличка тогда была, товарищ Башкирцев? Мне предварительно писали о вас тогда, но я, признаться, забыл.

— Кличка? Солиднов.