— Вот, у нас и клички были меткие. А что, товарищ Башкирцев, не бывало ли так, что по обличью вас теперь на митингах принимали? — Глаза Ленина сузились, в них блеснули искорки смеха.
Молчаливый и сдержанный Андрей рассмеялся.
— Угадали. Да, на одном митинге недавно меня сочли за эсера-интеллигента. Говорить не давали, пока не выяснили.
— Ого! Это большой наш успех в том месте, где вы выступали. В других местах эсеров еще не гонят с трибуны. Приятно было узнать.
— Но мне неприятно было стоять там в первые минуты.
— Старому большевику можно посочувствовать. А ведь мы уже старые большевики, товарищи. — Ленин огляделся. — Старые большевики, которые обязаны теперь быть молодыми, полными сил.
Андрей Башкирцев подумал (потом он сказал об этом Дунину), что совсем иначе с ними разговаривал бы Плеханов. «Я это должен знать…» Нет, от Плеханова они бы не услышали таких слов. Для него Путиловский завод оставался Путиловским заводом восьмидесятых годов, когда Плеханов был совсем молодым. Революция пятого года не привлекла его на родину.
— Так какое же у вас дело, товарищ?
Дунин просил приехать в Устьево с докладом.
Ленин обещал приехать, но день пока не мог назначить.
— Будем помещение искать… специальное, — сказал Дунин, — народ повалит. Не знаю, где и собирать. Хоть собор занимай.
— Что ж! И это бывало, — оживился Ленин. — В Лондоне мы всем съездом в церкви заседали.
К Ленину подходили два рослых бородача солдата. Они прислушались к разговору, и один полюбопытствовал:
— Церковь-то силой, что ли, заняли, товарищ Ленин?
— Что вы, товарищи! Где ж нам в Лондоне действовать силой! И вообще церкви нельзя силой занимать, это не банки. Сняли церковь на время. Деньги платили.
Товарищ, сидевший справа от Ленина, шепнул ему на ухо. Глаза Ленина были уже не смеющимися, а серьезными и чуть влажными. Он встал с дивана, крепко пожал бородачам руки.
— Спасибо вам, товарищи.
Это были солдаты полка, который вышел на демонстрацию с плакатом «Прекратите травлю Ленина».
— Есть у вас среди солдат оборонцы? — спросил Ленин.
— Есть и такие, — подтвердил один из бородачей. — Да и они лозунг насчет вас одобряли. За войну они так… по привычке. Не могут сразу отрешиться… ровно после пара в предбанник пойти. Вы скажите в полку слово хоть на пять минут — качать будут.
— Такие закачают! Ростом мы с вами не вышли, товарищ Дунин, — засмеялся Ленин.
И он, и Дунин были солдатам по плечо.
Явка была во фракции Смольного. Комитетчики ездили туда по очереди. В Смольный к тому времени переехал из Таврического дворца Петроградский Совет.
Дворец сразу опустел. Проходя по Шпалерной, Буров с любопытством посмотрел за ограду. Садовник, присев на корточки, возился возле седых приземистых пихт. На летнем солнце грели спину думские вахтеры, огромные, на подбор. В черных мундирах они лениво проходили по двору, словно Дума разъехалась на каникулы и снова соберется осенью. Караульные солдаты поддразнивали вахтеров:
— Чего столько николок на груди выставил? Не прежнее время.
— Да и у вас медали, — вяло отвечали вахтеры.
— У нас медали боевые. А тебе за что дали? Генерала на горшок водил?
Рысцой пробежал куда-то писарь с бумагами. Жизнь отсюда ушла. Буров вспомнил, как он ругался здесь с Шульгиным из-за комнат, и ему показалось, что это было так давно. Тогда еще и Ленин был за границей, и товарищи не собрались из Сибири.
А может, и сейчас думский комитет собирается здесь, в далеких комнатах, и втихомолку зреют здесь измена и заговор.
На трамвайное кольцо к Смольному приходили переполненные вагоны. Люди говорливой вереницей шли к ограде. Шумно было в бесконечных коридорах. Жизнь страны была здесь, да, здесь, несмотря ни на что, — на разгром «Правды», насилия, угрозы врага, на то, что уже не было больше двоевластия — счастливого пути истории, который мог привести к тому, что бескровно господство в стране перейдет к народу. Теперь не могло быть мира.
На лестницах, на переходах — повсюду люди. Все заводы и фронты отныне притягивал к себе Смольный. Если бы не он, то и не бывать в столице многим, очень многим из этих людей в шинелях.
Прошли дни затишья после июля. Победа врага оказалась призрачной. С каждым днем все больше устремляется сюда делегатов в шинелях. Полки и армии идут по этим длинным коридорам в новый штаб страны.
— Товарищи, как тут попасть к большевикам?
Бурову всегда казалось, что он может сразу отличить путиловцев от семянниковцев. Были неуловимые для другого, но отчетливые для него, старого питерского рабочего, признаки в одежде, в разговоре. У путиловца редко увидишь фуражку блином — все больше кепки или полуморской картуз. У обуховцев еще многие щеголяют в блинах прошлого века или маленькой шапочке с проломом, похожей на пирожок с завернутым сверху тестом. Таких шапочек теперь и в продаже нет, — порыжевшие от времени, они переходят по наследству. Почему-то к ним особенно привержены кузнецы.