Сыновья идут дальше

— Вчера вечером. Только неделя, как я в эту часть пришел. Сразу ко мне внимание. Слава за нами идет. Слышу, говорят, что это, мол, парень из первого пулеметного полка, на который Керенский сердится, там все боевые. Рассказал я им на собрании, как Керенский нас безоружных на позор на площадь вывел, как фотографы нацеливались, как дамочки с тротуаров плевались и зонтиками трясли, как знамя жгли. Разволновались, — давай, говорят, переизберем депутата. Вот и выбрали меня. Сейчас ходил к меньшевикам мандат отбирать.

— Тихо обошлось?

— Деликатно. Прежний делегат сидит, отчет пишет. Я ему — не надо, мол, отчета, вы больше не депутат. Показал протокол. Ничего, отдал мандат. Только Либер сбоку зашипел: одурили, мол, баранов. Я не стал слушать. Одним соглашателем меньше в Совете.

— Третий случай со вчерашнего дня.

Буров уходит. Его догоняет у двери девушка. Рядом с Буровым она кажется хрупкой. Снизу вверх на огромного Бурова смотрят нервные глаза. Она хлопотливым движением поправляет на ходу выбившуюся из пышных волос шпильку. Буров ее помнит еще по февральским дням в Таврическом дворце. Была такая же хлопотливая, быстрая, быстрее Волчка. Не могла тогда влезть на высокий грузовик. Родион поднял ее — и не почувствовал ее веса.

— Как у вас в организации с деньгами, товарищ Буров? Надо выкупать товарищей из тюрьмы. Под денежный залог. Теперь особенно надо…

Родион знает, почему теперь. В кармане у него лежит адрес дома на Выборгской стороне. Ему там скажут, когда соберется съезд, дадут последние статьи Ленина.

— Сколько ж надо денег?

— За кого требуют пятнадцать, за кого двадцать тысяч.

— Одного выкупить сможем.

Это последние деньги в кассе комитета, которую поручили Волчку.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1. Книги Бурова

Как ни было тревожно время, а Родион не забывал о книгах, которых уже немало скопилось у него. Он покупал их во время поездок в столицу. Большей частью это были небольшие по объему книги — по истории революции, социалистических учений, — которые в большом количестве выпускали еще в пятом году. Тогда на них был спрос, а потом спрос упал, и больше десяти лет книги пролежали на складе. На некоторые из них в свое время был наложен запрет. Теперь их продавали на улицах.

С Буровым всегда бывало так: если слышал непонятное слово, он испытывал беспокойство и даже легкую обиду. Почему другие знают, а он нет? Ведь многое ему надо знать теперь.

Что такое эмансипация? Что такое «метод экстраполирования?»

И он, как бывало прежде, жаловался Андрею на то, что слишком мало побыл в тюремном университете.

— Я все вразбивку сидел. Потому и не дочитал своего.

Андрей, более искушенный в этом, держался другого мнения.

— Видел я в эмиграции людей, которые тысячи книг прочли. Они тебе насчет метода экстраполирования лекцию прочтут, а главного не поймут. Они и меня по этой части заткнут за пояс. Вот тот же Либер. Прочел-то он много, а куда пришел? К прямому предательству. Для него будущего нет.

— Да, брат, главное для нас — понять, где мы сегодня и где будем завтра.

В июле после первой тревожной ночи в комитете, когда он пришел домой, Катя спросила его только взглядом: что же будет теперь? Спросила и прижалась к нему. В этом движении был ее ответ самой себе.

А давно ли (года три тому назад) Катя бранилась, даже в слезы ударялась, когда он говорил ей, что бога нет.

— Как нет? Кто же на месте бога?

Трудно ей было избавиться от наивного представления — место бога не может быть пустым.

В любви Кати, в любви Прасковьи Тимофеевны было что-то особое, общее и для них, и для многих других семей, знакомых Родиону. Это общее выражалось в простом и чудесном слове. Спросить Катю — она ответит, что не только любит мужа, но и  ж а л е е т  его. Любя, жалеет мужа, когда ему тяжко, когда он измучен.

Андрей Башкирцев, проживший годы за границей, говорил:

— Ни в одном языке, пожалуй, не сближаются так эти два слова. Это уж исконное русской женщины, от тяжелой жизни родилось оно. Это не обычная жалость к слабому, а та, что делает любовь душевнее и глубже.

— Да, а все-таки, как ввернешь некстати иностранное слово, то самому тошно делается. Вот истории совсем не знаю. Ты, Андрей, мне дай всю историю, какая у тебя есть.

— Как это — всю?

— Дай мне с самого первобытного человека. Я от него пойду к нашим временам.

Из комитета Родион возвращался поздно. Он входил на цыпочках, чтобы не будить своих. Жена окликала сонным голосом:

— Я чайник укутала.

Родион зажигал лампу. Вот они, книги новые и старые, о разных веках. Рабы появились в далекие, первобытные времена. Старейшины рода заставляли их делать у себя домашнюю работу. Сами уходили на охоту. Потом народы не жили охотой. Рабы оставались. Почему так долго не могли они освободиться? Почему не победил Спартак? Почему не мог Пугачев пойти дальше Казани? Мало было силы у рабов? Но и у помещиков было ее меньше, чем теперь у царя с генералами.

Пятый год Родиону куда понятней. Сам видел, почему не удалось победить.