Сыновний бунт

— Помолчи, Григорий. Недавно я проезжал по хуторам. Не верилось, что здесь тридцать лет тому назад прошла коллективизация. Хутора растянулись на километры, жизнь людей разобщена. А жилье колхозника? Удивительно, как могли уцелеть лачуги и землянки. И стоят они одна от другой на версту, а между ними пустырь. Живут колхозники так же тесно и так же грязно, как жили мужики и тридцать и сорок лет назад. Разве можно поверить, что хозяева этих лачуг состоят членами такой богатой и прославленной артели? Нет, нет, отец, не перебивай, а выслушай! Ты хвастаешься, что журавлинцы живут в достатке, что «Гвардеец» имеет миллионы годового дохода. Но почему же ни в Журавлях, ни на хуторах нет водопровода? Люди живут без воды, как они тут жили испокон веков, хотя по руслу Егорлыка давно течет Кубань? В Птичьем женщины из-за нехватки воды чуть было не избили шофера. Как все это понимать, отец?

Все так же грузно опираясь локтями о стол, Иван Лукич слушал и мысленно был согласен с Иваном. Да, верно подметил сын, и в быту и в жилье колхозники отстают от горожан, и заметить это может всякий, тут большой зоркости не требуется. Но Ивану Лукичу неприятно было то, что сын-архитектор вмешивается не в свое дело, что Иван, поехав по хуторам, увидел как раз то, что легче всего увидеть, и почему-то не заметил того, какой богатой и обеспеченной стала там жизнь. Когда же Иван стал рассказывать, как он заходил в хаты или разговаривал в поле с трактористами о своем проекте новых Журавлей, Иван Лукич обозлился и раздраженно сказал

— Кто тебя просил колхозников растравливать?

— Это я сделал без просьбы, — с наигранной улыбкой ответил Иван. — Ты бы послушал, отец, о чем мечтают колхозники! Почему мы, говорят, не можем жить так, как рабочие и служащие в городах? Разве мы меньше трудимся? Помню, в Янкулях я спросил вот вы строите дома каждый себе — это и трудно и дорого, а что, если начать строить сообща, на паях — дома на несколько квартир? Это, отвечают, было бы очень славно, да если бы еще возле квартиры был садок и огород. А если, спрашиваю, построить двухэтажные дома с водопроводом и канализацией? Это, говорят, тоже хорошо, но как-то непривычно. Но зато молодежь, вот такие, как Алексей, считают, что необходимо строить именно такие двухэтажные с удобствами дома.

— Двухэтажные дома? — пряча в усах усмешку, спросил Иван Лукич. — Дачки раскинуть на берегу Егорлыка? В мечтах, сыну, жизнь завсегда кажется без тучек и без ветерка.

— Да ты поговори с людьми, — настаивал на своем Иван. — Мы с Ефимом Шапиро всю ночь беседовали. Ты бы послушал…

— Уже и ты с этим критиканом беседовал? — Иван Лукич не сдержался и ударил кулаком о стол. — Тебе кто поручал вести эти беседы и эти свои расспросы? Я или, может, партком? Помолчи, герой! Помню, когда на журавлинских хуторах было трудно и не об особнячках надо было думать, а о хлебе насущном, ты сбежал, а теперь заявился беседы с Юхимом устраивать да обещаниями манить? К чужой славе захотел примазаться?

— Это к какой же славе? — спокойно спросил Иван. — Случаем, не к той ли, что водники сегодня объявили в газете? — Сказал и тут же спохватился не нужно было это говорить. Иван Лукич понял сын знает всё, и побагровел до того, что стал страшен. Обида, которая весь вечер, как пчела, жалила, теперь с силой толкнула его в спину. Иван Лукич с грохотом отодвинул стол и ногой опрокинул кресло.

— Поперек дороги становишься?! — крикнул он охрипшим голосом. — Только знай дорогу мне не преградишь!

Не вышел, а выбежал из дому. Дверью хлопнул с такой силой, что вылетел кусок стекла и со звоном разбился. Проснулся дед Лука и, протирая кулачками слепые глаза, спросил

— Хлопцы, что тут такое?

Было слышно, как Иван Лукич завел мотоцикл и вихрем вылетел со двора.

— Мы, дедусь, беседовали, — сказал Григорий, помогая деду Луке встать, — а теперь кончили. Пойдемте, дедусь, спать. — И к Ивану — Ну что, братуха, тебе стало легче?

— Не твоя, Гриша, печаль.

— Ох, смотри, Иван, не схлестывайся с батей! — посоветовал Григорий. — И чего лезть на рожон? Он тебе новый дом сулит, а ты опять норовишь руки ему за спину заломить? Теперь, Иван, не заломишь, силенки не хватит. Пойдемте, дедусь, поедемте домой. Пора спать.

Григорий увел старика к машине, позвал Галину, сел за руль, и «Москвич», шурша колесами, выкатился со двора. Иван так же верхом сидел на стуле, уронив на руки голову. Вошла Василиса. Посмотрела на согнутую спину Ивана, спросила

— Ваня, неужели не можешь жить в мире с отцом?

— Старался, а вот не получилось.

— Где Алеша?

— Он давно ушел.