Сыновний бунт

Иван успокоился и начал рассказывать о своем дипломе Игнату и Антону. Он понимал, что слова «проект планировки и застройки новых Журавлей» любознательным кумовьям еще ничего не говорили. Все то важное, ради чего они пришли в Журавли и примостились на погребке, было еще впереди. Иван даже улыбнулся Игнату и Антону, и улыбка его говорила: «Ну что, друзья, вам это интересно?..» Он говорил о среднегодовой температуре, о господствующих ветрах в Журавлях и видел, как лица у Игната и Антона хмурились и как бы говорили: «Ну чего ради затеял речь о тепле и холоде? Все это мы и без тебя знаем. И ветры восточные нам осточертели… Надо, Ваня, ближе к сути…»

Иван и сам понимал, что мысли надобно излагать и кратко и понятно, а как это сделать, не знал. Пространно заговорил о том, какие могут быть использованы местные строительные материалы, назвал и песок, и глину, и гравий, и известковый туф, выходивший на поверхность земли вблизи Вербовой Балки, и шлакобетон, и кирпич; сказал и о том, что хутора Вербовая Балка и Куркуль не войдут в будущие Журавли… Собрание зашумело.

— А как Птичье и Янкули?

— Разве не видишь, Агафон, что показано на макете? Иван Иванович наглядно показал, что Янкули и Птичье пристегиваются к Журавлям!

— От хутора до хутора ляжет шаша!

— А куда девать Куркуль?

— Изничтожить!

— Получается дюже несправедливая картина! Одни станут жить в раю, а другие — все в том же хуторском пекле!

— Валяй всех в малу кучу без верха!

— Тише, граждане! — Закамышный вышел на веранду, постоял, раскинув руки. — Без галдежа не можем? Прений еще не открывали!

Установилась тишина, и Иван начал рассказывать сперва о главной идее своего проекта — построить красивое и удобное для жизни село; затем говорил о грунте в Журавлях, о том, как и где будет проложен водопровод и в каком месте лучше всего поставить водонапорную башню. Поднял камышину и указал ею сперва на башню, а затем на зеленый массив — журавлинский парк на берегу Егорлыка. Упомянул и о том, что. теперешний жилой фонд в Журавлях и на хуторах на девяносто процентов к жилью не пригоден.

— Вы скажете, люди строятся? — Иван положил камышину на плечо. — Не все, а те, кто строится, делают это без плана и даже без всякого порядка… Мой брат Григорий поставил дом так, что он на три метра выдвинулся на улицу…

Опять то там, то тут слышались голоса. И первым, задетый за живое, крикнул Григорий:

— Иван! Моего строения не касайся!

— Брат правду говорит, Гриша!

— Вот у Лысакова в Птичьем домишко — да! — Всем построить такие скворешни!

— Возле дома и садок и виноградник!

Пришлось Закамышному- снова подниматься на веранду.

— Товарищи! — сказал он. — Неужели нельзя помолчать? Пусть Иван Иванович расскажет нам все по порядку, а тогда и начнем балачку… Согласны?

Голоса стихли. Камышинка-указка забегала по макету. Иван показывал те общественные здания, которые были в Журавлях, и те, которые должны были появиться по новой планировке села.

— Перед вами общий архитектурный облик Журавлей с Птичьим и Янкулями. — Камышинка перекрестила макет. — Два хутора по бокам, как два крыла, связываются с Журавлями шоссейной дорогой. И Журавли, и Янкули, и Птичье будут компактнее. Длина Журавлей, например, сократится вдвое, а в этом месте, где станут жилые дома, село значительно расширится. Территория застройка Журавлей без Янкулей и Птичьего составит тридцать два гектара с плотностью населения в сто сорок человек на один гектар…

Опять голоса, опять реплики.

— Сто сорок? Это много или мало?

— Не печалься, тетя Марфуша! Ты ведаешь кукурузным звеном, и тебе известно, сколько стеблей кукурузы растет на одном гектаре.

— Тю на тебя! То кукуруза, а то люди!

— А зараз мы в каком уплотнении проживаем?

Иван ответил:

— В Журавлях на одном гектаре двадцать восемь человек, в Птичьем — двадцать два, в Янкулях — шестнадцать, а в Куркуле — восемь человек.

— Всех просторнее живут куркульчане!

— Степовики!

— А в городе какое уплотнение?

— Разное…

— К примеру, в Москве?

— Нам до Москвы еще далеко!

— Правильно, Ваня, чертишь, правильно! — Плечистый мужчина приблизился к веранде. — Ни к черту не годная наша, раздробленная житуха! В магазин сходить — три версты, в школу ребенку побежать — три версты, на собрание или в кино — шагай все те же три верны… Да разве это жизнь? И не зря зараз наши люди маракуют: как жить? Так жить и дальше, как жили наши батьки и деды, или поворачиваться к культурности? Как жить? Это вопрос большой, и замалчивать его не следует…

— А ежели я хочу жить один? — повысил голос Григорий. — Один, без никого? Тогда что, братуха? Хочу один — и все!

— И живи, — ответил Иван. — Тебя бы, Гриша, лучше всего переселить в степь, чтоб ты

там окончательно одичал!