В этом они с Серафиной схожи. Обе всегда понимают. Понимали…
Джонса я рассчитывал застать в кают-компании. То, как он мыл девчушку я вполне мог представить. Наверняка, бесцеремонно запихал в кабину, врубил душ и поливал "армейским ментолом" пока та сама не поняла, что выбора у нее нет. А вот посмотреть, как он ее кормит, дорогого стоило.
И не только мне это оказалось интересно.
Взвод в полном составе сгрудился вокруг, заняв все соседние столы и облепив перегородки. Все, как один, потягивали различного рода "топливо", но при этом в совершенно не присущей манере: молча. Десятки пар глаз с любопытством наблюдали, как Джонс усадил за стол мелкую, замотанную в полотенце вместе с руками – чтобы не царапалась. Дэшэн поставил перед ней ароматный кусок свинины, приправленной травами и специями, и нарезкой из овощей. А девчушка все это время злобно зыркала по сторонам и кривила губки в зверином оскале.
– Ешь, – подтолкнул Джонс тарелку, и уселся напротив, складывая руки перед собой.
Я появился в тот самый момент, когда ее желудок, учуяв ароматное мясо, вновь предательски заурчал – послышались короткие смешки.
– А ну, цыц! – гаркнул сержант, не оборачиваясь, и повторил: – Ешь. Тебе, чтоб меня загрызть, лет двадцать так питаться придется. Трижды в день. Вот, вырастешь – и "наваляешь". А сейчас – ешь.
Голубые глазенки сузились, хитро сверкнули, девочка повозилась, высвобождая руку, и маленькие зубки впились в мясо. Добавила чуть огурчиков, помидорчиков, набив рот до отказа, и принялась усердно жевать, насуплено косясь исподлобья, будто кто-то претендует на ее "добычу". Ну, самый, что ни на есть, волчонок!
– Имя у тебя есть? – дернул подбородком Эйнштейн.
Девочка не ответила, оскалилась с набитым ртом, помидорно-огуречный сок вперемешку с жиром от стейка скользнул с уголка губ.
– Не хочешь – не говори, – усмехнулся сержант.
И протянул руку. Девочка напряглась, верхняя губа приподнялась обнажая клык. А Джонс вытер ей подбородок.
– Налей молока, что ли, – бросил он Дэшэну, облизывая палец.
– Сержант, – донесся из толпы голос капрала Сольдадо, – а, может, она того. Ну, как Комикс, немая.
– А кто сказал, что Комикс – немой? – раздалось из-за спин.
Джонс вознамерился что-то ответить капралу, но после второй фразы, закрыл рот и привстал. А следом за ним все начали оглядываться по сторонам, ища владельца незнакомого баритона; толчки в бок по цепочке раскатились веером, пока все глаза не замерли на Сандерсе – капрал удивленно ловил взгляды, не понимая, что все на него вылупились. Обернулся на подпирающего стену Комикса – "разукрашенный" так, что "живого" места не осталось, рядовой безмятежно глотнул текилы прямо из горла и закусил лаймом. Голова Сандерса вновь повернулась к взводу, и тут он сообразил – улыбнулся и ткнул пальцем за спину, на Анхеля "Комикса" Кастанеду.
Все это время я с легкой улыбкой наблюдал метущиеся в поисках взгляды. Я единственный слышал Комикса прежде. Всего два слова, правда. Я тогда спросил: "Немой?", а он ответил: "Нет, сэр"…
– Какого ж ты молчишь-то два года?! – воскликнул Чупакабра.
– А о чем с тобой говорить? – пожал плечами рядовой. – Как не начни, все "скатится" к "твоей Мили".
– Так, ты ж ее видел! – возмутился капрал, дернув ворот "термушки" и оголив плечо. – Таких еще поискать!..
Со всех сторон раздались сдавленные "хрюканья".
Сольдадо на миг застыл с приоткрытым ртом, робко улыбнулся и махнул рукой:
– Да, молчи лучше дальше!
А пока все таращились на Комикса и пытались его снова разговорить, девчушка усердно трудилась над стейком. Она до сих пор кидала по сторонам подозрительные взгляды, но растянутые набитыми щеками губы явно старательно сдерживали улыбку. Дэшэн – молодец, вместо молока налил ей воды: со свежими огурцами да натощак – кто знает, насколько крепкий у нее желудок.
Я поманил Брэйкера, и рядовой вышел вслед за мной в коридор. Не вдаваясь в подробности, я обрисовал, что требуется сделать с челноком. И он, воодушевленный, едва не вприпрыжку понесся к себе.
"Флотских" я нашел, как и подсказала Аня, в медблоке. Пилота и молодого лейтенанта привели в чувство, и выглядели оба заметно ободренными. Видимо, передали мои слова, что никого не тронут.
Дальше предстояло самое трудное: бездеятельное ожидание. "Делать ничего" тоже надо уметь!
***
Я прислушался, пытаясь понять, что меня разбудило. Если верить "внутренним часам" спал я недолго: час-два от силы. Значит, празднование "увала" в самом разгаре… Но, нет. Ни диких, пьяных воплей, ни стонов безумной оргии переборки не пропускали. Тишина. Вакуумная тишина. Если можно так назвать звон в ушах, который накатил в отсутствие постороннего шума и гула.
Но не он же меня разбудил?