Сыны грома

Мы все принялись грести, ведь франки гнали свои корабли что было сил, понукаемые, несомненно, языком епископа Боргона, и нам не хотелось снова на них наткнуться. Кальф греб вместе с остальными, несмотря на то, что из его плеча до сих пор торчала стрела. Халльдор лежал у степса мачты с развороченной щекой, весь залитый кровью. Возле него трясся англичанин Гифа, которому франкское копье проткнуло горло. Тут же лежали другие воины с обезображенными лицами и глубокими ранами на груди и животе. Они были страшным напоминанием о той опасности, что сулил нам высокобортный корабль императора.

Вскоре мы догнали датчан. Они сжимали весла в руках, от которых остались лишь кости да сухожилия. Клочковатые волосы и спутанные бороды придавали вчерашним узникам вид загнанных и изголодавшихся диких зверей, но гребли они хорошо. Я ощутил гордость за них, ведь я отчасти разделил с ними тяготы заключения и знал, что несчастные испытали в той гнилой хибаре, от которой теперь остался лишь дым, стелющийся по ветру, да кучка остывающих углей.

Сам я тоже хорошо греб. С каждым взмахом весла дрожь утихала, сменяясь радостным возбуждением, наполнявшим мой живот, словно горячее железо. Я выиграл битву, которая должна была стать для меня последней. Я сразился с сильным и отважным воином и отправил его в мир иной. Теперь я молчаливо возблагодарил Всеотца, а также Локи, понимая, что без их помощи мне не пришла бы в голову коварная мысль использовать булавку как оружие.

– Ворон, ты меня разочаровал, – крикнул Свейн Рыжий с правого борта. Гребля была легкой работой для его огромных рук.

– Тот тролль-переросток размазал бы меня, если б я дрался с ним честно, – ответил я, защищаясь.

Некоторые викинги одобрительно забормотали.

– Знаю, – отозвался Свейн. – Но я думал, ты и вправду отдашь мне его череп, чтоб я из него пил. Улаф сказал, ты пообещал это франку.

Викинги расхохотались, хотя позади нас бороздили воду императорские корабли.

– Прости, дружище. Я достану тебе другой.

– Побольше.

– Если найдется череп еще больше, чем у того верзилы, можно будет воткнуть весла в глазницы и грести им, – крикнул Улаф. – А теперь закройте дыры, которыми вы тянете медовуху, и работайте.

Река сузилась: стрела, выпущенная из лука, пролетела бы вдвое большее расстояние, чем то, что разделяло теперь берега, поросшие ивняком. Течение словно замерло, и мы с трудом двигались по воде, взбитой в пену кормой «Фьорд-Элька». Ульф и сидевший позади него Гуннар подняли весла и стали вылезать из кольчуг. Я подумал, не последовать ли их примеру: работать в броне было тяжело, а франки, как мне казалось, не догнали бы нас на таком месте, даже если б мы вовсе перестали грести. Но Улаф, сам не отрываясь от гребли, крикнул Ульфу и Гуннару, чтобы те опустили весла.

– Никто не снимает кольчугу, пока я не разрешу! Что, по-вашему, делали те всадники, пока мы там бодались с императорским корытом? Они скакали, не так ли, Ульф? Чудила ты безмозглый! Теперь каждое второе франкское судно оповещено о нашем приближении и готово в любой момент отчалить, чтобы оказать нам теплый прием!

Итак, мы продолжили грести, обливаясь по́том в кольчугах и кожаных доспехах. Скоро стало ясно: Улаф был прав. По коричневому дыму на сером небе мы поняли, что приближаемся к большой деревне или городу. В самом деле, чуть позднее показался длинный мол, возле которого стояли защищенные от течения не меньше двадцати судов. Три из них принадлежали императору, судя по боевым площадкам и почти одинаковому строению. Два судна, когда мы подплыли, уже ощетинились копьями многочисленных солдат. Улаф, Брам, Свейн и Пенда вышли с веслами на нос «Змея», чтобы в случае необходимости отталкивать вражеские корабли, но на этот раз мы благополучно проскользнули мимо. Только несколько стрел ударились о нашу обшивку. Так или иначе, мы поняли, что «Змей» и «Фьорд-Эльк» – богатейшая добыча в глазах франков. Они направили свои суда вниз по реке и бросились в погоню за нами, не обращая внимания на три небольшие датские ладьи, которые теперь оказались зажаты между ними и еще пятью франкскими кораблями, шедшими позади. Местные жители высыпали на берег и громкими криками подбадривали императорских солдат, призывая их расправиться с нами.

Мы уже начинали уставать. Отчалило еще одно военное судно. Вражеские корабли были не так быстроходны, как наши (даже с трюмами, набитыми тяжелым серебром), однако это восполнялось тем, что гребцы работали со свежими силами. Мы не разговаривали. Каждый из нас был наедине со своею усталостью и болью. Плечи и руки горели, грудные мускулы напряглись, как фалы «Змея». Мы шли по изгибам реки, равнодушные к стрелам, которые летели в нас то с одного, то с другого берега и ударялись о наши доспехи, обшивку или палубу. Я восстановил в памяти образ Кинетрит: много дней мы толком не виделись, теперь же она была укрыта в шалаше возле трюма.

Через несколько часов Пенда пробормотал сквозь стиснутые зубы:

– Эти ублюдки… точно собаки… что не переставая… гонятся за собственными хвостами.