Сыны Императора (антология)

Примарх медленно тянется к своему клинку, наполовину засыпанному осколками зала, но не забытому. Когда его пальцы смыкаются на покрытой чешуйчатой шкурой рукояти, вытравленные на черном металле руны начинают пульсировать несветом, от чего за моими глазами шипят и гудят Гвозди. Это оружие не похоже на Дитя кровопролития или Медный зуб, ни на любое другое, что раньше использовал Ангрон. Оно выковано исключительно для него, и оно всегда голодное.

Я видел, как оно разрубает корпуса имперских боевых танков.

Но сейчас примарх не поднимает огромный меч. Возможно, ему просто нужно вспомнить ощущения от клинка в руке. Звенья цепей царапают плиты.

— Как долго они живут, раз никто не забирает их черепа?

Я не могу вспомнить, когда в последний раз так долго разговаривал с ним. Я медленно и осторожно опускаюсь на пол, удостоверившись, что наши взгляды не отрываются друг от друга. Я отвечу на любой вопрос, каким бы рутинным он ни был, если это удержит его в этом состоянии еще ненадолго.

— Смертные — слабые существа, сир. Без улучшений они живут меньше ста лет, и большую часть этого времени проводят в страданиях. Но госпожа Ниша Андраста каким — то образом прожила дольше и обладала на удивление хрупким разумом. Возможно, она не позволила себе понять, чем становится ваш Легион.

Ангрон становится чересчур неподвижным для существа, способного на такой сверхъестественный и непредсказуемый гнев.

— Мой Легион, — рычит он.

Я не отвечаю. И жалею, что сел так близко к нему.

— Что происходит, Кхарн?

В моем возбужденном разуме возникают не прошенными слова тюремщик и игрушка, почти заставляя меня вздрогнуть. У меня нет причины считать, что демон-принц может читать мои мысли, но, тем не менее, они вызывают чувство вероломности и непочтительности. Я задумываюсь над ответом.

— Мы следуем за вами, сир. Мы пойдем за вами в вечность.

— Почему?

— Потому что вы — наш отец.

Кажется, истина этого заявления ставит его в тупик. Он осматривает меня с головы до ног, затем внимательно изучает свои когти, руки, кончики сложенных крыльев, задержавшись на миг дольше, чем я бы хотел, на тяжелых железных браслетах на кистях. Затем он трясет головой, дребезжат кабели-локоны, которые все еще обрамляют эти звериные черты. Я словно наблюдаю за сервитором с заблокированным разумом, который пытается осмыслить бесконечную фальшь Апокрифа Терры. Разум, который когда — то обладал способностью понимать, теперь разорван между воспоминанием о том, кем он был и обещанием того, кем он мог стать.