Сыны Несчастья (ЛП)

Через четыре или пять дней, прибыв с овцами к Раймонду Пейре, я вошел в фоганью. Там готовились к большому празднеству… А в другой комнате, прилегающей к фоганье, Пейре Отье ел рыбу вместе с… Мартином Франсе, из Лиму. Гийом Пейре, из Лиму, обслуживал еретика, и часто ходил в ту комнату возле фоганьи. Однажды он принес рыбу Раймонду Пейре со стола еретика. И когда мы обедали, Пейре Отье вышел из комнаты и показался в фоганье. И он сказал, приветствуя нас: «Пусть Бог благословит вас!»

Показания Пейре Маури перед Жаком Фурнье, июнь 1324 года

Через несколько дней я и в самом деле увидал Мессера Пейре Отье. Это было впервые, но я уверяю тебя, Гийом, что даже если остаток дней мне придется гнить в застенках Инквизиции, я никогда не забуду, никогда не пожалею о том огне, который он зажег во мне; никогда я не раскаюсь в том, что в тот вечер, я, Пейре Маури, по благословению его рук, стал добрым верующим.

Тот вечер я помню так, словно это случилось сегодня. Был апрель, и я по дороге домой, думал, что в следующем месяце надо будет постричь овец и ставить метки для летнего выпаса. В последний раз я гнал отару по деревенским лугам, поднимаясь к Эскумейле. И когда я вновь стал спускаться меж оград и цветущих кустов, то увидел прямо перед собой, внизу, дымки бастиды, в странном вечернем свете под пронзительным весенним небом. Мой лабрит неутомимо кружил возле отары, а молодой пату жался к моим ногам, даже не желая гоняться за ягнятами. Этим апрельским вечером я погрузился в свои мысли, и могу сказать, что именно тогда для меня открылись самые счастливые дни моей жизни.

Я не думал больше о Бернаде д’Эсквина. Эти муки оставили меня. Только однажды меня вновь пронзила тревога, когда как–то в воскресенье я встретился с ней на площади бастиды. Она шла вместе с отцом и матерью — и окинула меня взглядом, полным такого укора, что мое сердце вновь пронзила тоска по нашим объятиям и планам на будущее. Но с моей стороны было бы совсем неблагородно и дальше навещать Бернаду и продолжать прежние отношения. Потому я предпочел вообще не думать об этом. Любовный опыт оставил во мне горький привкус. Переход от статуса почти жениха д’Эсквина к статусу почти будущего зятя Раймонда Пейре меня как–то не вдохновлял. Прежде всего, меня заботила возможность как можно скорее достичь материальной независимости, чтобы занять достойное место среди эмигрантов из Сабартес, и не быть обязанным никому. Быть свободным. Жениться по своему выбору, когда меня охватят новые чувства — но теперь я знал, что для брака этого мало. Мне нужна была еще и свобода выбирать друзей. Свобода любить добрых людей. Говорить с добрыми верующими. Помогать им. Чтобы мои отец, мать и брат Гийом уверились в том, что наши сердца бьются в унисон, а чувства в полном согласии.

Я снова хотел видеть добрых людей.

Я думал о морщинистом лице доброго христианина Амиеля из Перль, который тихо смеялся в тот жаркий летний послеполуденный час и говорил о чаше хорошего вина. О серьезном выражении его лица, напряженно сосредоточенном на уделении благословения, которое снизошло из его рук на склоненную голову моего кузена Раймонда Марти. И чувство нетерпеливого жара, смешанного с любопытством, вдруг сжало мое сердце, когда в тот апрельский вечер я спускался в Арк — и Арк вставал передо мной внизу, в голубой дымке, под небом, разрываемом отблесками надвигающейся бури.