Сыны Перуна

— Пусть уста ваши насладятся медами сладкими, а чрева ваши не знают мук голода, — нараспев продолжал свою речь седовласый старец.

На смену женщинам вышли воины, каждый из которых нес жертвенное животное: петуха и собаку. Один из отроков вел коня-двухлетка. В руках старика появился нож, и несколькими минутами позже все три жертвы пали, окровавленные, к подножью маленького кургана.

Когда солнце исчезло за горизонтом, оплакиванье усопших переросло в тризну, состоящую из игр, плясок и состязаний в честь убитых воинов, сопровождавшуюся поминальным пиром. Вспыхнул прощальный костер, и подхваченные пламенем души мертвых вознеслись в Ирей под громкие песни восседавших за наспех сколоченными столами грозных воинов киевского князя.

5

— Ну так вот, решайте сами, быть вам под моей рукой или ждать, когда степняк придет, и под него ложиться, — князь восседал на своем статном вороном жеребце, в неизменно накинутом на плечи красном плаще, окруженный пореченскими мужиками во главе с Борятой.

Его щит с изображенным на нем парящим орлом, когда-то так напугавший Сар-Авчи Хана, держал стоящий неподалеку отрок — оруженосец. Толпа вокруг князя негромко гудела, напоминая потревоженный пчелиный рой.

— Соседи ваши, северяне, встали под мои знамена, теперь ваш черед. Везде, где ступало копыто коня моего, теперь моя власть, — Олег окинул гудящую толпу суровым взглядом.

— А сколько платить тебе, сказывай, а то, может, последние порты снять придется, нас-то вон как хазары потрепали! Пока теперь жизнь-то свою наладим! — выкрикнул кто-то из толпы.

— Платить будете столько, сколько с вас хазары запросили. На прокорм войска да постройку градов-укреплений, чтобы степняки к вам не сунулись. Пока дани с вас не возьму, платой будет та добыча, что я сам у хана хазарского взял, а через полгода, как отстроитесь, тогда и плату давать будете, какую установил, — князь умолк.

— Что ж, справедливо, — высказался кто-то из пореченских мужиков. — За защиту домов наших платить надо, не то ни домов у нас не будет, ни голов на плечах.

— А коли откажемся, что тогда сделаешь? — в говорившем Борята признал Вилюя, который до сих пор не вернулся к себе в Белую Горку, а гостил у родича в Поречном.

— Все равно заставлю, если надо будет, то и силой. Не любо мне кровь славянскую проливать, но для общего блага не грех и за меч взяться, — князь нахмурил брови, и Вилюй под этим взглядом поспешил скрыться за спинами сородичей. — В общем, решайте, по добру под мою руку пойдете или поневоле, а все равно быть вам под киевским князем.

Из общей людской массы вперед вышел Борята и поднял руку, требуя тишины. Гудевшая толпа сразу умолкла. За последние дни уважение к воеводе стало почти безграничным, и теперь все смотрели на него с какой-то трепетной надеждой.

— Когда опытный пахарь за плугом идет, лемех его, как масло, землю режет. Потому что рука у того пахаря твердая и умелая. Когда эта рука зерно в почву бросает, высокий колос над полем встает, и зерна в нем полные да зрелые. Когда матерый зверолов уходит в лес, чтобы медведя добыть, рогатина да нож в его руке не дрожат, а как влитые сидят, и зверь перед ним почти что сам ложится. Умелый охотник и зверя выследит, и с добычей в дом вернется, — воевода сделал паузу, давая слушателям осознать услышанное. — У опытного кузнеца из-под молота искры летят, а кроме искр, из-под его руки и гвоздь, и подкова, и меч и кольчуга выходят — ладные да крепкие. К знающему рыбаку рыба сама в сети плывет. Так было испокон веку, кто умел да ловок и дело свое знает, у того это дело и спорится. — Воевода снова сделал паузу. — Показали нам хазары, что не устоять мужику перед воем: ни пахарю, ни охотнику, ни кузнецу. Много крови пролито, много братьев наших теперь в земле лежат. Так пусть мужики землю пашут да хлеб растят, а те, кто в деле ратном силен да жизнь этому посвятил, пусть воюют да жизнью этой и рискуют. А за жизнь плата не может быть слишком большой, на то она и жизнь. Пусть князь Киевский правит нами да жизни наши стережет, таково мое слово, а уж вы решайте, как вам быть, под князем или под Диким Полем.

Мертвая тишина повисла над толпой.

6

Русы уходили, но уходили не все. Князь велик, велики и дела его, а за малым и люди поменьше приглядят да присмотрят. Двенадцать воинов оставлял Олег в Поречном, в основном, раненые да неспособные в седле сидеть. Оставлял под присмотром старшего, знакомца Радмирова, Горика — варяга. Тех, кто покрепче, в детинце поселил воевода да людей к ним знающих приставил, лекарей да знахарей, чтобы раны лечить и в других делах помогать. Троих, самых тяжелых, из тех, кто сам ходить не мог, воевода в поселении оставил да к каждому своего смотрителя приставил. Один из этих троих, молодой безусый рус Чеслав, тоже старый Радмиров знакомец, которого он с Гориком встретил в Диком Поле, когда его хазары вязали, был сейчас на постое в воеводином доме.