Сыны Перуна

Страшные вопли доносились сквозь приоткрытое окно, и это нервировало князя. Эти звуки мало походили на человеческий голос и больше напоминали рев раненого зверя. С трудом сдерживая раздражение, князь прикрыл окно, но это не избавило его от неприятного ощущения неприязни к тому, что происходило на улице. Олег не любил причинять страдание людям, но сейчас это было необходимо, и он это знал.

Для того чтобы править, нужно иметь власть, а власть опирается либо на страх, либо на уважение. Какого бы знатного рода ты не был, для того чтобы повелевать людьми, нужно либо заставить их себя бояться, либо любить. При помощи страха править легче и проще. Сила и жестокость порождают страх, завоевать уважение гораздо труднее. Если твои подданные боятся твоего гнева, они будут исполнять то, что ты скажешь, делая вид, что делают это добровольно, но стоит тебе ошибиться, и они непременно захотят предать тебя и свергнуть, а быть может, попытаются даже отнять твою власть. Если править при помощи страха, нужно быть всегда начеку, чтобы не быть убитым или свергнутым. Поэтому, когда правишь при помощи страха, не отдаешь делу всего себя, часть всегда борется не только с врагами, она еще борется с ненавистью твоих подданных. Воины будут сражаться и убивать по твоему приказу, чтобы угодить злому и страшному правителю в надежде завоевать его благосклонность, но в душе будут ненавидеть его и завидовать ему. Они, так же как и он, не смогут полностью отдаваться своему долгу, потому что то, что они делают, они делают для него, а ведь именно его в душе они больше всего и ненавидят. Но если ты силен и удачлив, если ты справедлив и щедр, то тогда дружина полюбит тебя — своего князя и героя, поверит в тебя и в то дело, которое делаешь ты, их вождь и предводитель. Именно тогда верная тебе дружина пойдет за тобой до конца. Каждый воин уверует в общее дело и будет отдаваться ему до конца, а при необходимости отдаст за это дело свою жизнь и тем самым добровольно принесет себя в жертву. Поэтому лишняя жестокость ни к чему, но сейчас то, что происходило во дворе, было необходимостью, и Олег это знал.

— Это тот, кто предал нас? — стоящий в дверях Труар вопросительно посмотрел на своего князя. — Больно громко орет, не перестараются мучители-то?

— Если и перестараются — неважно, мы и так знаем, кто изменник, а это просто слуга, исполнитель, скоро сознается во всем, тогда пойдем и повяжем предателя.

Со двора снова донеслись истошные вопли.

— Как же изловили-то его? — задал очередной вопрос молодой гридь. — Чем себя выдал?

— Теперь это не тайна уж, поэтому поведаю тебе, — на губах князя появилась довольная усмешка. — Когда я Горика с малым войском тебе навстречу отправил, велел я людям своим верным присмотреть за воеводами моими, а перед тем им всем на совете по секрету поведал про то, что новый обоз, дескать, к нам идет. Вот людишки мои и заметили, что к Глобе — воеводе новгородскому — мужичонка этот пришел, а после разговора с ним в леса подался. Долго мои следопыты за этим мужичком-то по лесам плутали. Увидали, как он в домишко ветхий лесной забрел, а затем голубя выпустил, тут то его и повязали. Жаль только, голубя перехватить не смогли.

— Да уж, прилети голубок пораньше, еще неизвестно, как бы наша битва закончилась, а то и вовсе попрятались бы уличи в лесах, лови их потом, — покачав головой, произнес Труар.

— Не прост посланец-то Глобин оказался, — продолжал свой рассказ князь. — Люди мои втроем на него кинулись, так он одного насмерть порезал, второго ранил, хорошо, третий ему кистенем по макушке-то приложил, а то упустили бы и самого посланца, как и голубя его.

Запах горелой плоти проник в светлицу, вызвав у обоих собеседников неприятные ощущения. Крики пытаемого вскоре стихли. Князь приоткрыл окно и выглянул во двор. В этот момент в дверь постучали, и крепкий сутулый посетитель в холщовой рубахе с закатанными по локоть рукавами прошел в княжьи покои.

— Все сказал, вину полностью признал, — хриплым голосом произнес вошедший. — И хозяина своего выдал, того, кто его с поручениями к уличам засылал да велел голубей пущать. Воевода это новгородский, боярин Глоба.

При этих словах князь и молодой варяжский сотник только переглянулись.

2

Дом, в котором находилось походное жилище новгородского воеводы, принадлежал раньше одному из богатых уличей и представлял собой довольно просторное жилище. Именно здесь, за широким столом, сейчас и сидел боярин Глоба, свесив голову над стоящим перед ним сосудом, изготовленным из прозрачного китайского стекла. Хмурое бородатое лицо новгородского мужа было усеяно морщинами, а в глазах, смотрящих на приготовленное зелье, находившееся в сосуде, ясно можно было прочесть отчаяние и страх. В голове воеводы был полный хаос, и воспоминания захлестнули его, словно вся череда событий, которые произошли с ним не так давно, в очередной раз пронеслась мимо.