«Сыны Рахили»

В современной историографии либо воспроизводится схема Гессена[434], либо предлагаются новые варианты, так же плохо связанные с источниковой базой. Так, согласно Э. Ледерхендлеру, суть ситуации 1802–1804 гг. состояла в том, что использовавшиеся Й. Цейтлиным методы неформальной коммуникации с представителями российской власти и еврейской элиты пришли в конфликт с общинным представительством. Ноткина, Перетца (который был зятем Цейтлина) и Неваховича (которому покровительствовали Цейтлин, Перетц и Ноткин) Ледерхендлер относит не ко второй группе депутатов, как в предшествующей историографии, а к «независимым штадланам» («independent shtadlanim»). Последнее выражение является оксюмороном, поскольку штадлан, традиционно представитель еврейской общины перед властью, не мог по определению быть «независимым» от уполномочившей его общины или надобщинного объединения. Хотя отнесение Ноткина, Перетца и Неваховича не ко второй группе депутатов, а к неформальным представителям еврейского народа в Санкт-Петербурге, в какой-то мере вовлеченным в работу Первого еврейского комитета, более корректно, нежели гипотетическое восстановление личного состава особой группы еврейских депутатов, приглашенных членами комитета, не следует забывать и об упоминавшемся выше письме Державина Ноткину, которое свидетельствует и о том, что такое приглашение имело место и что Ноткин, скорее всего, стал еврейским депутатом. Итак, по мнению Ледерхендлера, «три независимых штадлана», отстаивавшие необходимость реформы, подрывали позиции официальных депутатов, не имевших ни опыта общения с российской властью, ни особого влияния в столице, что, по сути дела, исключая оценочную сторону, является повторением описанной выше концепции Гессена. Под «депутатами» Ледерхендлер подразумевает только одну из действительно имевших место групп – избранную кагалами черты оседлости, и не упоминает о дополнительных депутатах, приглашенных членами комитета[435]. Что же касается так называемых «независимых штадланов», то следовало бы дифференцировать эту группу. Очевидно, что значение влиятельных откупщиков Ноткина и Перетца и полностью зависевшего от них материально литератора Неваховича было неодинаковым. Как остроумно подметил еще в 1881 г. Й.-Л. Гордон, Невахович в политическом раскладе 1802–1804 гг. «был чем-то вроде козырной двойки у…двух тузов» Ноткина и Перетца[436]. В какой же степени Цейтлин и его «компания» («coterie») заслоняли собою официальных депутатов[437], на данный момент сказать невозможно. При этом отнесение к «компании» соперничавшего с Цейтлиным за влияние Ноткина и Перетца, к тому времени бросившего жену и поссорившегося с тестем, выглядит неправомерным.

Стремление рассматривать «петербургское еврейство» начала XIX в. как единую сплоченную группу, объединенную общими (гипотетически реконструируемыми) политическими целями, а также родственными и дружескими связями, характерно, впрочем, для всех историков, касавшихся этого сюжета. Другой особенностью, присущей всей имеющейся историографии, является то, что при повышенном внимании к группе «приглашенных депутатов» депутаты, избранные по кагалам черты оседлости, не становились объектом специального исследовательского интереса. Ни выяснение личностей этих депутатов, ни реконструкция процедуры их избрания и взаимодействия с представляемым населением не занимали исследователей этой темы. Отрицательно сказалось на качестве предшествующих исследований и незнание их авторами охарактеризованных выше материалов канцелярии киевского военного губернатора, проливающих свет как на инициативу созыва, так и на выборные процедуры.