Однако спорить с Аилоуненом не стал, а направил поступь своего гнедого жеребца, сквозь уступающих дорогу воинов, прямо через мост, по чистой улице… туда в центр города… к площади, где усевшись на мостовую его, уже с утра, ожидали больные. Святозар вместе с Эмилинием заехал на площадь, умелым движением руки осадил коня, и быстро спешившись, передал поводья воину. Толпа больных, при виде ведуна, торопливо начала подниматься с мостовой, радостно перешептываясь между собой. Как и вчера это были люди с ужасно изможденными лицами и телами. Святозар приблизившись к больным встал супротив и прежде чем наложить на них познание истины, как посоветовал Аилоунен, сам себе тихо сказал, что эти люди несчастны, больны, Богов не предавали, и лишь после того вытянул вперед руку и пропел-прошептал. И тотчас больные, обездвиженные повеленьем наследника, попадали на землю. Святозар немного помедлил, да сызнова принялся петь-шептать, пробуждая их, но очнувшиеся от познания Прави, люди почему-то, все разом, громко запричитали и зарыдали. Наследник наново вскинул руку и принялся успокаивать их, радуясь хотя бы тому, что в этот раз они все же не стали себя бить и калечить. Вскоре люди утерли слезы, успокоились, и Святозар создав табурет, приступил к излечению, все тех же гниющих и дурно— пахнущих ран. У одного юного отрока лет тринадцати, подошедшего первым, худенького, бледного, с какой-то не просто серой, а синеватой от недоедания кожей, прибывшего вместе с матерью такой же изможденной на вид женщиной, на голове не было двух ушей, а раны, покрывающие те места, были точно обожженными.
— Что с тобой случилось, мальчик? — с болью в голосе спросил Святозар и не в силах выносить исходящую от ран вонь, прикрыл нос рукой. Мальчик посмотрел на наследника большими темно-серыми глазами, и ничего не ответив, широко улыбнулся. Мать, стоявшая рядом с отроком, тяжело всхлипнув, и, утерев тыльной стороной ладони сухие, словно обветренные глаза, молвила за сына:
— Мой сын, ваша милость, немой… с самого рождения…Но он очень хороший мальчик, добрый… Он такой добрый и всегда мне помогает… а то, что немой так, что ж… не все же говорить могут. Уж вы его излечите, прошу вас… пусть немой… только не откажите в помощи.
— Нет, нет, — поспешно откликнулся наследник, увидев как испугалась женщина, что ее немому сыну откажут в помощи. — Конечно, излечу… это я так спросил, просто хотел узнать какие нелюди над ним так издевались.
— Так, то и есть нелюди, — скорбным голосом проронила женщина и ее впалые щеки и тонкие, испещренные мелкими морщинами губы обиженно задрожали. — Мы пришли из деревни, что лежит по дороге в город Мопилия. Жрецка деревенский со своими сыновьями поймал моего мальчика и отрезал ему уши, а после прижег ему раны раскаленным железом.
— Зачем? — содрогаясь от ужаса, спросил наследник и посмотрел на мальчика, который продолжал широко улыбаться, заискивающе поглядывая на него, словно выпрашивая излечения.
— Так повелел Есуания, — пояснила женщина и внезапно горько зарыдала, по ее серовато-синей коже лица потекли крупные, почти с ноготь, частые слезы. Она надрывисто затрясла головой, и, обращаясь к наследнику, тихо спросила, — какой, какой Есуания? За что… за что отрезали моему сыну уши? За то, что он с участка этого жрецка украл одну луковицу?
— Не плачь, — тихо сказал женщине Святозар, и, вытянув руку, запел-зашептал повеленье. Когда на месте гниющих ран и ожогов появилась хоть и покрытая шрамами, но все-таки бледно-розовая кожа, мальчик радостно заукал, а мать, обняв своего бесценного, немого и безухого сына перестала плакать. И в тот миг наследник пожалел лишь об одном, о том, что не может он возвращать людям части тела.
Глава тринадцатая