Сыны Семаргла

— Я знаю, Аилоунен, как это больно. В этой жизни, — Святозар обхватил перстами край столешницы, его губы едва заметно дрогнули и он чуть слышно пояснил, — семь лет назад, мой младший брат Эрих, бросил в меня кинжал. И хотя он попал мне не в спину, а в грудь, прямо в сердце, я чувствовал, как это больно…. потому, как умер.

— Умер…, — прошептал правитель и взволнованно передернул плечами.

— Да, умер, друг мой… Но ДажьБог хотел, чтобы я вернулся в Явь, — все также тихо продолжил свои объяснения Святозар. — Вернулся в Явь и исправил совершенную мной ошибку, уничтожил зло которое хотело пожрать мою землю и мой народ… ДажьБог хотел, чтобы я пошел в Пекло, хотел, чтобы я помог мальчику Риолию… И я, все время следовал его повелению, повелению моего Бога, потому что… потому что Аилоунен два раза в жизни я не последовал его повелению, и тем самым чуть было не погубил свой народ.

— И, что это были за два раза, — поинтересовался правитель, не сводя обеспокоенных глаз с наследника.

— Первый раз— это было в моей первой жизни, — вздыхая, ответил Святозар. — Я нарушил повеленье моего отца и вывел мой молодой, неопытный народ на битву с ягынями.

— С ягынями? Восуры бились с ягынями… с Ерку? — туго дыхнул Аилоунен и подался всем телом вперед. — И победили?

— Да, победили, — немедля отозвался Святозар и поднялся с сиденья.

Он малеша погодил, малозаметно качнулся туды… сюды и все поколь придерживаясь за край стола, с дрожью в голосе, добавил, — тебя уже тогда не было в Яви, ты умер Аилоунен. А Ерку стал убивать и уничтожать народы, живущие рядом, волшебные и людские, а потом решил съесть гомозулей. Царь Гмур просил помощи у нас, но ДажьБог запретил мне идти на бой с ягынями, однако я не послушал его повеленье. И хотя, друг мой, мы спасли гомозулей, но в том бою я потерял слишком много своих братьев, да и сам я, убив Ерку, умер. Мне вернул жизнь Бог Перун. — Наследник замолчал, он устремил взгляд, словно сквозь сидящего напротив него правителя, и низким голосом продолжил, — а во второй раз… Во второй раз я не послушал повеленья моего отца, в следующей моей жизни, тогда, когда создал заговор и оставил магические способности лишь первенцу из своего рода… Я помню, друг мой, из небес тогда не раз прилетал голос моего отца, останавливая мой необдуманный или уж слишком сильно обдуманный поступок, который потом принес так много горя, боли и страданий моим близким: матери, отцу, брату… И столько, столько душевной боли мне. Так, что теперь, я, буду слушать повеленье моего отца, и если ты Аилоунен не хочешь выступать завтра, я отправлюсь сам в Асандрию. — Святозар убрал руки со стола, выпрямился и уже более бодрым голосом, заметил, — а, теперь, доброй ночи тебе, мой друг!

— Ты, что опять не будешь есть? — точно очнувшись от рассказа наследника, взволнованно спросил правитель.

— Нет, не буду, — молвил Святозар, и, направив свою усталую поступь к комнате гостей, обхватил перстами дверную ручку. — Я так устал, и так нанюхался гнили, желая излечить как можно больше людей, что у меня лишь одно желание, поскорее дойти до ложа, сменить мокрую и пропахшую потом рубаху и заснуть. Святозар дернул ручку на себя, открыл дверь и все той же усталой поступью вошел в комнату. Однако он и впрямь так утомился, что смог лишь снять с себя обувь и рубаху, и, кинув первое на пол, а второе на сиденье повалился на ложе и тотчас уснул. А перед глазами его замелькали страшные раны, обожженные руки и растягивающиеся в стороны, кривые улыбки, и полные слез, несчастные глаза неллов выпрашивающих излечения. Те изуродованные части тел, будто наращивали свое движение, может жаждая выплеснуться в разгорячено— усталое тело наследника, когда внезапно послышался тихий свист трель. Мерцание плоти на морг спало и наследник, догадавшись, что это Аилоунен накладывает на него заговор на сон, попытался пробудиться. Он даже попытался открыть глаза и сесть, но почувствовал, как не по-детски сильная рука отрока-мужчины легла ему на лоб и придавила к ложу, а тихий свист трель зазвучал громче и пронзительней. Когда Святозар все же пробудился, и открыл глаза, то первое, что увидел перед собой лицо Аилоунена. Правитель сидел на ложе, подле, и теребил его за плечи, пытаясь разбудить.

— Ну, наконец-то, ты, пробудился, — ласково заулыбавшись, произнес правитель, поднимаясь с ложа Святозара. — А я уж думал, придется повелевать, потому что ты никак не хотел просыпаться… И даже, друг мой, отмахивался рукой от меня, словно от назойливой мухи. Давай, давай, Святозар поднимайся и в путь.

— Аилоунен, — недовольным, заспанным голосом, проворчал наследник. — Ты зачем опять накладывал на меня сон? Святозар потянулся на ложе, раскинув широко руки, и резво поднялся, ибо он все еще находился без рубахи, а взгляд правителя слишком красноречиво сопереживал его боли, мягко оглядывая шрамы на теле. Торопливо протянув руку, он взял с сиденья чистую белую рубаху, да также скоро натянул ее через голову и оправил, а после наклонился к чоботам. Одначе на полу вместо чобот стояли высокие, красные сапоги.