Сыны Солнца

— Мне в первый раз приходится слышать, что я гордость племени, — воскликнул Минати, когда Куа удалился. — Мать, отчего же твои глаза не светятся гордостью?

Он сознался матери, что чуть было не показал карлику свой лук и стрелы, и решил, что если завтра тот придет к пещере, он непременно скажет, что он именно и есть некогда спасенный Куа ребенок.

— Уж я себе представляю, каким головокружительным прыжком он выразит свою радость. Мать, что с тобой? Ты побледнела. Мне Куа кажется олицетворением доброты. Разве это не так?

— Да, это так, но он сын своего племени. А дух племени сильнее чувства доброты. Тебя могла спасти доброта двадцатилетнего юноши; мне в то время было пятнадцать лет. Но с тех пор прошло много времени и всесильный дух племени изменил его сердце. Сын, прошу тебя, не выдавай нашей тайны.

Легкий шум заставил их обернуться. Томимый смутным предчувствием, Куа вернулся обратно, сославшись на необходимость кое-что купить у Минати. Холодный поклон Таламары, успевшей придать своему лицу спокойное выражение, привел его в замешательство. После минутного колебания, он решил прибегнуть к хитрости. Притворившись, что он выбирает иглу, он дал волю своему языку и рассыпался в шутках, от которых Минати покатывался со смеху. Но его остроты, рассмешившие сына, не произвели никакого впечатления на мать. Она безучастно стояла в стороне и не разжимала судорожно сжатых губ. Призрак юной и беззаботной девушки с белокурыми косами заслонил перед карликом бледное и лихорадочное лицо женщины, в волосах которой уже серебрились белые нити. Он украдкой посмотрел на нее и тщетно искал в ее лице хотя бы смутные следы прошлого.

— Я тебе расскажу свою историю, юноша. Это, конечно, тайна. Но за те сорок лет, что я разгуливаю под ярким солнцем, она уже успела облететь зеленеющие берега Сены и с тебя не сдерут живьем шкуру, если ты расскажешь ее темной ночи.

Когда моя мать увидела, что за прелестное дитя шевелится возле нее на мху, она снесла его в лес и колыбелью ему выбрала дупло дерева. Дома она рассказала, что ее милое дитя унес медведь. Я тогда уже, видно, был маленьким чудом природы. Мать впоследствии часто рассказывала мне, что, лежа в дупле, я не пищал ни днем, ни ночью. Я терпеливо ожидал сумерек, когда мать приходила кормить меня грудью. Когда я научился ходить, она принесла меня в свое селение. Там немедленно начались приготовления к тому, чтобы торжественно свернуть мне шею. Но когда старейшина увидел, как я подпрыгиваю и кривляюсь, он чуть не лопнул со смеху, и это меня спасло.

Куа пристально посмотрел на Таламару и проникновенным голосом сказал:

— Я знаю еще одного ребенка, который в свое время избег сурового закона. Когда у любимой жены нашего вождя Нанак-Сангара родилось хилое дитя…

— Это был я! — выпрямившись во весь рост, сказал юноша.

Лицо карлика просияло. Он преклонил голову перед седой женщиной:

— Жаба по-прежнему твоя вещь, Цветок Шиповника, — обратился он к ней, назвав ее девичьим именем.

Она отняла руку от своего залитого слезами лица и нежно положила ее на голову Куа.

Глава V Рассказ Жабы

Отсутствие охотников на мамонтов затянулось и нетерпение женщин росло. Каждое утро они взбирались на вершину холма, откуда в час восхода солнца открывался вид на высокую долину Везера. Оттуда они толпой отправлялись к пещере жреца-прорицателя. За мясо или за выделанную шкуру он соглашался вопрошать духов.

Забравшись в глубину пещеры, он в темноте испускал пронзительные вопли и стоны; вскоре он с блуждающим взглядом и перекошенным лицом, как будто с ним только что произошел эпилептический припадок, выходил оттуда и начинал рассказывать, что видела его душа, когда духи вознесли ее на крыльях выше гор. Вдохновенным голосом он изрекал, что охотники бредут по дремучим лесам, сгибаясь под грудами мяса. Обрадованные женщины в порыве благодарности обещали ясновидцу много зерен белены и цветов цикуты, из которых приготовлялся напиток, обладавший свойством привлекать в тело человека всеведущих духов.

Из осторожности, Куа стал реже приходить в мастерскую Минати. Он предпочитал спускаться по отлогому склону на площадку, где мальчики в возрасте от пяти до пятнадцати лет занимались упражнениями, развивающими ловкость и проворство. Каждый из них по очереди становился в начерченный на песке четырехугольник, сторона которого была длиной с человеческую руку. Наставник, удалившись шагов на двадцать, с силой метал в них камни величиной приблизительно с орех. Мальчики должны были увертываться от ударов, не выходя за границы четырехугольника.

В юношей старше пятнадцати лет, готовившихся быть воинами, метали камни два человека одновременно. Чтобы избегнуть их ударов, приходилось прыгать и изворачиваться с быстротой молнии. Позже, вместо камней, метали и дротики с притупленными кремневыми наконечниками.