Господин в очках сначала очень нетерпеливо объяснял, что ему с ближайшим поездом надобно ехать дальше, в Майнц, но начальник станции резонно заметил ему, что в таком случае следовало бы получше беречь квитанцию и что на Майнц он все равно не поспел бы, потому что скорый опоздал на полчаса, а майнцский ушел за четверть часа до его прибытия. Ему не оставалось, таким образом, иного выхода, как последовать преподанному совету. Он выждал, когда сундук действительно остался одиноким, доказал с помощью ключа свои права на него и только после всего этого получил и велел снести – один большой сундук и другой поменьше – на открытые дрожки извозчика, заранее нанятого дамою.
Тотчас же за извозчиком поехали следом крытые дрожки без багажа. К этому времени экипажи от гостиниц и даже омнибусы уже разъехались и извозчик, по требованию путешественников стал держать путь не в «Город Гулль», а в «Отель Метлейн».
Вторые дрожки следовали за первыми в двадцати шагах и остановились в некотором отдалении, когда первые подъехали к дверям отеля. Путешественник с маленьким ручным чемоданом вышел из своего экипажа, заплатил кучеру, велел ему ждать и пошел пешком в дверь того же самого отеля.
Там он положил свой крохотный багаж в отведённой ему комнате, прошёл в столовую, велел подать себе поесть, а сам вышел из гостиницы и поехал на телеграф, откуда послал следующую депешу:
«Господину Бартону. Отель Унион, Ганновер».
«Проживал ли граф Корников в Ганновере целый год? Пересмотрите списки приезжих. Спешите сюда как можно скорее. Если я уеду, найдёте в гостинице письмо.
И.»
Затем он вернулся в отель и принялся за заказанный кёльнеру ужин.
Общая столовая была пуста; за одним только столом сидели четверо подвыпивших мужчин, один из которых, празднуя день своего рождения, требовал заплетающимся языком ещё бутылку шипучего рейнвейна. На приезжего они не обратили никакого внимания.
Приезжий ел бифштекс, пил поданное вино и спокойно ждал, пока кёльнер принесет ему книгу для записи приезжающих. В ней он расписался В. Галлингером из Бреславля, путешествующим по своим частным делам, и затем стал перелистывать ее.
Как раз над его фамилией стояли имена его недавних спутников: «Граф Корников с супругою из Петербурга проездом из Ганновера во Франкфурт».
Рукою кёльнера были рядом отмечены номера 6 и 7-й.
– Прикажите вас завтра рано будить? – спросил портье, когда он окончил свою бутылку и, выкурив сигару, собирался идти ко сну.
– Когда отходит первый поезд?
– Куда?
– В Майнц или Висбаден.
– В шесть часов.
– А много на этот поезд пассажиров у вас?
– О, да, – ответил портье, указывая на пометки на доске с именами, – номер 5, номер 17 и номер 37 приказали себя разбудить. Прикажете и вас разбудить заодно?
– Право, не знаю. Сегодня я что-то с вечера устал. Вероятно я уеду со вторым поездом.
– Слушаю-с… Кёльнер, свечу в 8-й номер. Спокойной ночи.
Приезжий поднялся в свою комнату и, проходя мимо № 7-го, увидел выставленные для чистки пару мужских сапог и пару кожаных женских ботинок. В отеле уже все спали; было уже довольно поздно, да к тому же и поезд опоздал. Галлингер пошёл отыскивать свою комнату.
II. Союзники
Наутро путешественник? расписавшийся Галлингером, не смотря на то, что его никто не будил, проснулся рано утром бодрый и свежий. Когда пробило восемь часов, мужские сапоги и дамские ботинки всё ещё стояли снаружи у двери номера 7 и лишь около девяти часов тамошние жильцы проснулись, а в половине десятого им был подан кофе. Около полудня из номера вышел господин, но один. Дама осталась в номере. Кёльнер рассказал, что дама не особенно здорова и хочет сегодня отдохнуть. Он не осмелился войти в номер и кофе был подан горничной. Вероятно, дама ещё лежала в постели.
Так прошел день. Приезжий точно также не выходил и всё писал в своей комнате, но послал со слугою на почту всего только одно письмо, адресованное «Господам Бартону и Бартону, в Лондон, Флитстрит, № 12». Дело в том, что он, по-видимому, весьма интересовался своими соседями: когда вернулся домой господин из 7-го номера, он поставил стул к смежным дверям и с удивительным терпением слушал в течении целого часа происходивший там разговор. Но труды его пропали даром. Слова, которые произносились громко, были самого невинного и безразличного характера, а остальных он почти не понимал.
Обедал он за табльдотом, но жильцов из номера шестого или седьмого видно не было. Дама, очевидно, ещё не оправилась от дороги и оба они обедали в своей комнате.
Тотчас же после обеда он встретил «графа Корникова» на лестнице и этот последний посмотрел на него несколько удивленным взглядом через свои синие очки. Приезжий притворился совершенно равнодушным, не обратив на него никакого внимания и сделав вид, будто вовсе не узнал его.