Несмотря на ранний утренний час, Конная площадь была заполнена народом. Толпа, всегда жадная до разных зрелищ, поспешила сюда, на это печальное место публичных позорных телесных наказаний, чая полюбоваться жестоким «учением». Она стояла густой, тесной массой, весело хохоча, зубоскаля, пересмеиваясь.
— А ловко ему всыплют!
— Да, гляди, у палачей ручищи какие! С одного раза шкуру со спины спустят!..
На помосте, самодельном эшафоте, грустно, грозно и печально возвышался позорный столб. Вдруг толпа заколыхалась, как море, потревоженное порывом шквала:
— Везут! Везут!..
Все взоры, горевшие лихорадочным блеском животного любопытства, устремились туда, откуда везли осужденного к телесному наказанию преступника.
— Молодой какой еще…
— Да, молодой, да из ранних. Шутка сказать: старуху убил, да еще к тому же поджег ее!
— Так ему, проклятому, и надо. А ежели бы да с его пожарища вся улица выгорела? Нет, братцы, таких молодчиков учить жестоко надо!
Шумит толпа, волнуется… А на помост уже вводят преступника, убийцу Александровского. Белее полотна он. Взор дико блуждает, губы что-то шепчут. Руки сзади связаны — не вывернешься!
— Братцы! — вдруг закричал он громким, дико испуганным голосом. — Вот как перед истинным говорю вам: не повинен я в убийстве старухи-ростовщицы! Не я ее убил!
Эти слова донеслись до близстоящих.
— Ишь задувает как ловко! Не повинен! А что ж тебя, мерзавец, плетьми будут бить?
Началась позорная операция совершения туалета приговоренного: палач сдернул с него рубаху, обнажив спину, а другой палач привязывал его веревкой к столбу. Приступили к чтению указа. С содроганием прислушивались мы с помощником Путилина к роковым словам. Но вот кончилось чтение. В эту секунду послышался топот бешено мчавшихся лошадей.
— Он, Путилин! Смотрите! — крикнул я помощнику.
В коляске стоял Путилин.
— Стойте! Погодите! — загремел его могучий голос.
Он держал высоко над головой бумагу, размахивая ею. Толпа замерла. Палачи остановились, в недоумении глядя на взбегающего на помост Путилина.
— Слава богу, успел! — крикнул знаменитый сыщик. — Вот приказ министра об освобождении Александровского. Отвяжите несчастного: он оказался невиновным, настоящий убийца арестован и находится в руках властей.
Это была потрясающая картина! По толпе прокатился какой-то гул. Многие головы обнажились, руки стали творить крестное знамение. Путилин подошел к Александровскому, которого поспешно отвязывали.
— Ну, поздравляю вас, голубчик, вы спасены! — с чувством произнес мой удивительный друг.
Миг — и отвязанный мнимый преступник с громким рыданием упал перед Путилиным на колени:
— Спаситель мой!
Через час мы, взволнованные, засыпали Путилина вопросами:
— Отчего ты, Иван Дмитриевич, так замешкался?
— Замешкался! Я и так силой ворвался в спальню министра и чуть не за ноги стащил его с кровати!
— Каким образом, для чего ты очутился в горящем доме Охлопковой?
— Не зная о перемене срока отсрочки и, стало быть, располагая временем, я решил устроить эффектную сцену — нашу встречу с преступником-дворником в доме убитой, на самом месте преступления. Я был убежден, что он опять явится туда в поисках спрятанных старухой денег. Осмотр мебели показал мне, что он всюду ищет клады. Спрятав его жену и полицейского, я принялся его дожидаться. И действительно, он явился, но с гигантской бутылью керосина. Очевидно, учуял во мне врага при нашей первой встрече и решил, в случае последней неудачной попытки разыскать деньги, спалить дом, дабы скрыть все следы, на которые, как он заметил, я напал. Тут я схватил его, и между нами началась отчаянная борьба, во время которой он успел ногой разбить бутыль и бросить в керосин зажженную спичку. Остальное вы видели.
— Но почему ты, Иван Дмитриевич, заподозрил дворника?
— Потому что он слишком уж вовремя заметил и задержал Александровского. Очевидно, у него уже все было совершено, и он ожидал первого посетителя к старухе-ростовщице, чтобы на него свалить свое преступление. Допрос мой убедил меня в его виновности.
— А зачем ты отправился в Хрущево?
— Я сразу подумал, что награбленные вещи и деньги, боясь держать их здесь, он отправил в деревню. Жена его как раз выехала в деревню на второй день после пожара.
Прежде чем приговор суда покарал настоящего убийцу, суд Божий поразил его: он удавился в камере предварительного заключения.
Гроб с двойным дном
Путилин ходил из угла в угол по своему кабинету, что бывало всегда, когда его одолевала какая-нибудь неотвязная мысль. Вдруг он круто остановился передо мной.
— А ведь я его все-таки должен поймать, доктор!
— Ты о ком говоришь? — спросил я моего гениального друга.
— Да о ком же еще, как не о Домбровском! — с досадой вырвалось у Путилина. — Как известно, вот уже целый год он играет со мной, как кошка с мышкой. Много на своем веку видел я отъявленных и умных плутов высокой марки, но признаюсь тебе, что подобного обер-плута еще не встречал. Гений, ей-богу, настоящий гений! Знаешь, я искренне им восхищаюсь.