Сыщики в белых халатах. Следствие ведет судмедэксперт

Сашка тогда же рассказал и про деда, и про Екатеринбург 1918 года, и про то, что это ожерелье самой царицы. Калёный, тогда помнится, еще посмеялся над этими словами:

– Ну как же, как же! Раз оно столько лет хранится, то дед непременно у царицы его… экспроприировал, – смеясь, сказал он, – как же иначе?

Однако Сашка принес тетрадь – обычную, школьную, в которой был записан рассказ деда о том, где и когда он взял это ожерелье.

– Это дедушка, когда помирал, мне все рассказал и велел записать. И не успокоился, пока я этого при нем не сделал. А потом долго-долго читал написанное, положил ее под подушку и велел, когда помрет, хранить тетрадь с ожерельем. А через два дня после этого дед и умер.

Тогда же Сашка поделился планами своими открыть свое дело – кооперативы тогда только стали нарождаться. Калёный, помнится, тогда сказал, что времена наступают смутные, и посоветовал ожерелье спрятать понадежнее и никому о нем не говорить. Время еще не пришло.

После этого прошло примерно полгода, и Калёный по делам оказался в Областном Городе, и судьба – опять судьба! – занесла его к Рихарду-Гитлеру. И там, в ожидании хозяина, он, сидя у стола, рассматривал книги. Их на столе было много, да еще целый шкаф был забит доверху. Калёный еще тогда пошутил, что с каких это пор Рихард книги стал читать, мол, это непохоже на него. А присутствовавший там молодой мужчина в огромных, роговых очках – Очкарик – сказал, что Егор Иваныч (так по паспорту значился Рихард) взялся за самообразование, потому что у него новое дело, правда, не пояснил какое. Только важно сказал, что помогает Рихарду. Вот тогда-то Калёный и увидел фотографию ожерелья и прочитал, что это изделие Карла Эдуарда Болена. Он был одним из самых знаменитых ювелиров при царском дворе в России и один из немногих, имевших право ставить государственный герб Российской империи на свои изделия. Был там нарисован и этот самый герб. А точно такой же Калёный видел на ожерелье, что показал ему Сашка.

Калёный встрепенулся. По улице чуть ли не бегом неслись его посланники.

«Вот идиоты», – подумал он и, впуская пацанов в дом, сердито сказал:

– Вы бы еще кричали на всю округу: дядя Антон, все готово, можно идти на дело. Ну?

– Ха, спрашиваешь! Все будет чин чинарем. Саша точно придет, говорит, сам хочет в шахмотья поиграть, – и, помолчав, Иван добавил: – Правда, бабка че-то там выступала. Опять Саньке нотации читала.

Калёный, выслушав, выпроводил мальчишек, но Ивана попридержал и еще раз уточнил, что надо делать, и – самое главное – рассказал, где оно лежит и как открыть тайник.

Настроение у Калёного было хуже некуда. То, что он собирался ограбить своего чуть ли не сына, давило на него очень сильно и эти остатки совести и сострадания, не растерянные в лагерях и тюрьмах, сильно «конфликтовали» с повадками и манерами старого жулика, для которого «личное – прежде всего». Калёный и проклинал тот момент, когда сел играть с приезжим каталой, и одновременно думал, что если придется с ним схлестнуться вновь, то он непременно его разденет догола. Правда, в тот раз катала его обыграл вчистую и срок, данный на погашение долга, заканчивается через месяц. А долг большой… А ожерелье дорогое…

И тогда после проигрыша он, вспомнив о новом увлечении Рихарда, пошел к нему и рассказал об ожерелье.

Глава 4

Сашка пришел даже раньше намеченного срока на сорок минут, и Калёный забеспокоился – а не лопухнутся ли мальчишки, не проспят ли его ранний уход. Пока расставляли фигуры, Калёный принес варенье и крепкий-крепкий – на грани с чифирем – чай. Когда оба угомонились, Сашка сделал первый ход. Играл он напористо, был очень сосредоточен, и Калёный партию продул вчистую. После разыгранной классической испанской партии Калёный на 16-м ходу потерял качество и мог спокойно сдаваться, ибо и позиционное преимущество белых, которыми руководил Саша, было подавляющим. С таким «треском» Калёный не проигрывал давненько, поэтому вторую партию он начал очень осторожно, однако Сашок неожиданно разыграл агрессивную защиту Алёхина и после долгих мучений Калёный сдал и вторую партию и из-за этого расстроился не меньше, чем тогда, когда продул в Азо тому Катале.

– Ну что, Сашка, третья, решающая? Реванш!

– Давайте, дядя Антон. Только напрасно, я сегодня на подъеме, вам сегодня не выиграть. Мне снова повезет.

– Везет, Сашок, или не везет в картах, а в шахматы… – и в это время раздался громкий и нахальный стук в наружную дверь.

– Кого это леший принес, – пробурчал Калёный и вышел в сени, – кто там?

– Дядя Антон, скорее открой, – буквально закричал с улицы Ванька и, влетев в сени, увидел прижатый к губам палец Калёного и тихонько прошептал: – А бабушка-то мертвая лежит!

– Как мертвая? – вздрогнул Калёный. – Ты что, сука, бабушку…

– Да не я, дядя Антон, не я, мамой клянусь!!! Когда зашел, бабушка лежала не двигаясь. Я подумал, спит, и хотел сразу к тайнику пройти, но стало страшно – вдруг старуха проснется, и я капнул эфира на тряпочку – ну, как вы говорили – и подошел в ней, а там… а там…

– Ну-ну, что там? Что? – нетерпеливо спросил Калёный.