Сыщица начала века

– Очень странно, – пробормотала детективщица, которая даром что была пьяна, а все же странности бытия не переставала фиксировать. С другой стороны, профессионализм и впрямь не пропьешь!

– Что именно? – с трудом фокусируя взгляд, спросила Инна.

– Да вот эти листья. Почему они все в яме? Почему их нет на земле?

Инна осмотрелась, медленно поворачиваясь и с помощью газет удерживая подобие равновесия. Отчего-то при взгляде на нее Алене вспомнилась сказка Юрия Олеши «Три толстяка», но почему именно, установить ей было уже не под силу.

– Я знаю! – пробормотала Инна. – Я догадалась, почему они в яме!

– Почему? – подняла брови детективщица, нежно прижимая к груди пакет с мусором.

– Их туда кто-то сбросил, – тщательно выговорила Инна. – Сгреб с земли и сбросил в эту яму-у…

– А зачем?

Инна осторожно сложила газеты на землю, села на них в позе роденовского мыслителя и стала думать. Думала она как-то очень долго. Алена ждала, ждала, потом заглянула подруге в лицо.

Инна спала.

Вот те на! Кто же даст ответ на вопрос, зачем сгребли все осиновые листья с земли в радиусе десяти метров и сбросили в яму?!

Пришлось поднапрячься самой. Спустя некоторое время возникло два варианта ответов. Первый: ни за чем. В том смысле, что людям делать было нечего, ну вот, они просто так собрали листья с земли и просто так сбросили их в эту яму. Потом им надоела сия пустая забава, и они ушли. Вариант второй: в яме что-то лежало, что надо было укрыть. То есть люди собирали листья и сбрасывали их туда не просто так.

Проверить это можно было только одним способом: залезть в яму и пошарить там. Но одурманенный алкоголем разум Алены уже пробудился и делать сие хозяйке строго-настрого запретил.

«Может, плюнуть на все это? – спросила она сама себя. – Выкинуть мусор – и домой?»

Она оглянулась. Инна по-прежнему кемарила на своих газетах.

И что? Будить ее ради того, чтобы выбросить какой-то несчастный мусор? Подруга так устает на работе! Пусть поспит.

Алена сложила свою ношу поближе к Инне и подняла с земли длинную осиновую ветку. Скорее это была тонкая стволина с развилкой на конце, идеально подходившая для задуманного.

Задумано было немножко пошарить в загадочной яме.

Зачем? А ни за чем! Просто так!

Сначала стволина выскальзывала из рук, потом Алена приноровилась. Какое-то время она шуровала в яме совершенно впустую, потом «вилы» на что-то наткнулись, во что-то уперлись, ветка выгнулась дугой и чуть не вырвалась из рук, но тут же распрямилась, разметав по сторонам ворох листьев и открыв… голову человека, который сидел в яме, притулившись к земляной стене.

Голова была опущена так, что лицо сразу не разглядишь. Алена сверху смотрела на макушку с изрядной плешиной. Листья еще больше осыпались, и стали видны плечи, обтянутые серой курткой. Отчего-то Алене показалось, что куртка эта – довольно дорогая. Кажется, нечто подобное она видела в «Бенетоне»… Зачем-то ей до зарезу понадобилось заглянуть в лицо человеку, который носит столь дорогие куртки, но при этом почему-то сидит в грязной яме, прячась под ворохом полусгнившей листвы.

Странное у него чувство юмора, ей-богу!

Со стороны – если бы кто-то наблюдал! – могло показаться, что у писательницы Дмитриевой тоже довольно-таки странное чувство юмора. Вела она себя диковинно! К примеру, вдруг легла на землю и попыталась заглянуть в лицо человеку в яме.

Она смогла наконец-то рассмотреть это лицо – и рванулась, чтобы вскочить, но не смогла, потому что ей в спину словно бы воткнули кол. Она даже не могла вздохнуть в первую минуту! Потрясение на миг парализовало ее…

Да уж, парализует тут!.. Наверное, парализует, если в яме на Щелковском хуторе, под грудой прелой листвы, ты вдруг обнаруживаешь не кого-нибудь, а полномочного представителя верховной власти! Господина Сухаренко!

«Вот напасть! Да он преследует меня со вчерашнего дня, что ли, этот несчастный Чупа-чупс?!» – чуть ли не в отчаянии подумала Алена.

Разумеется, она ошибалась. Никто ее не преследовал, это во-первых. А во-вторых, в яме находился не вполне Сухаренко. Это был труп.

Из дневника Елизаветы Ковалевской. Нижний Новгород, август 1904 года

Совещание только что началось, когда мы со Смольниковым прибыли в прокуратуру. Разумеется, сей господин (не стану приводить все те эпитеты, которые я с удовольствием бы против него употребила!) не позволил мне заехать домой переодеться и причесаться, а, оправдываясь крайней срочностью, привез меня на совещание в том же синем платьице и с распущенными волосами. Прекрасно понимаю, что это сделано было лишь для того, чтобы довершить картину моего унижения, но я уже довольно выказала себя перед ним слабой женщиной, чтобы закатывать новые истерики, да еще по поводу платья! Я снесла новое издевательство стоически. Все, что я успела, это мало-мальски привести себя в порядок в дамской комнате нашего присутствия, слегка прибрать волосы и смыть с лица следы слез.