Сыск во время чумы

– Выходит, нет того сундука в Зарядье. Даже ежели кто хотел его прибрать к рукам – то лишь на него облизнулся, – сделал вывод Левушка.

Архаров надулся. Получалось, что его затея с мечеными рублями вовсе напрасна.

Но отказываться от нее он не желал! Она ему нравилась.

Как большинство офицеров, несущих службу в столице и ни разу не побывавших на театре военных действий, Архаров не нуждался в том, чтобы развивать и применять воображение. Что нужно – придумает и прикажет начальство. Затея графа Орлова разбудила в нем совершенно детский азарт – и он затеял свою ловушку, не слишком хорошо представляя, как она будет действовать.

– Нет, шалишь! – вдруг воскликнул он.

Придуманный им житель Зарядья мог ведь и увязаться за митрополичьей каретой хоть к черту на рога. Не может такого быть, чтобы не нашелся человек, изо дня в день созерцавший, как люди несут на всемирную свечу деньги и драгоценности, складывают их в одно место, и чтобы тот человек не стал думать, как бы ему заполучить сей дорогостоящий сундучок. А скорее всего, что вызволять сундучок побежали сами затейники – тот мастеровой Митька и его дружок Устин Петров.

Стало быть, следовало все-таки, угрожая именем графа Орлова, трясти и тормошить Марфу. Она знала, где могли промелькнуть и бывшие в сундуке драгоценности, и меченые рубли. А будет упираться… Будет упираться – послать за немцем, черной душой! Коли его все Зарядье ненавидит и боится – вряд ли сводня, у которой грехов – как блох на барбоске, при немце станет кобениться.

– Ты, Тучков, не запомнил часом, где живет та сводня? – спросил Архаров.

Левушка задумался.

– А Бог ее знает… Ты что, опять к девкам собрался? – он заулыбался, предчувствуя встречу с любезной Парашкой.

– К девкам, к девкам… Пошли, поищем. Вот черт, надо было Шварца спросить! Он непременно должен знать!

Левушка фыркнул – Шварц меньше всего походил на человека, который шастает по сводням. Архаров понял это фырканье и хотел было возразить: вот ведь наш Бредихин тоже на такого селадона не похож, годы преклонные, рыло оспой изрыто – будто картечью, однако все петербуржские сводни его знают и привечают, он и женившись будет у них лучшим гостем.

Но не возразил, хотя имел в виду иное – что немец при его преклонении перед порядком (Архаров даже знал немецкое слово «орднунг») обязательно помнит все притоны и их хозяев.

Долго бы они околачивались в переулках, пытаясь опознать местность, которую оба видели лишь ночью, но им повезло – навстречу от ворот кинулся человек, размахивавший кистью, вымазанной в красной краске.

– Ваши милости, Николаи Петровичи! – закричал он. – Не извольте к нам жаловать! Хозяйка велела всех гнать в три шеи!

Ошарашенный таким обращением Архаров так и встал пнем.

– Ты, что ль, Никодимка? – спросил Левушка. – Да уберись ты с кистью! Всех перемажешь!

– Ваши милости! – чуть не плача, продолжал Никодимка. – Уходите, Христа ради! Хозяйка сказала – коли кого на двор пущу, пристрелит! А она не врет – у нее пистолет есть!

– Кого пристрелит? – Архаров хотел было, взяв заполошного Никодимку за плечи, хорошенько его встряхнуть, но Левушка первый заметил опасность и повис на приятеле:

– Николаша, не тронь его! Гляди!

Тут лишь Архаров понял, чем занимался Никодимка. Он малевал на воротах огромный красный крест.

– Ну-ка, докладывай! – велел он расстроенному сожителю. – Когда сие случилось?

– Кабы я знал! Утром хозяйка меня к дочке спосылала – узнать, как она там, и с мужем, и с детками… И Глашку она куда-то снарядила. Возвращаюсь – ворота на запоре! Зараза пришла! Ахти мне – остался я, сиротинушка, один в чистом поле!..

– Откуда вдруг зараза, Марфа же бережется! – Архаров, прекрасно зная, что в Москве свирепствует чума, что еще месяц назад мерло по тысяче человек в день, теперь же – лишь по восьми сотен, впервые столкнулся с тем, что поветрие коснулось людей, лично ему знакомых – Марфы, девок, Дуньки-Фаншеты, и его душа никак не могла поверить в беду.

– А я почем знаю? Прихожу – а ворота на запоре! Я – стучать! Она мне оттуда – краски, кричит, добудь! У соседей есть! И коли кто к нам собрался – не смей на двор пускать! И про дочку не спросит! А я к ее дочке ходил, спросить, как она, и с мужем, и с детками…

– Да кто заболел-то? – Архаров решил, что еще одна невнятица – и Никодимка будет бит.

– Малашка! И Дунька с ней вместе! И ведь гостей не было – это они, дуры, куда-то, видать, со двора бегали! А Глашка так и ушла, так и пропала, а что ей велено – того я не знаю…

– А Пашенька? – вмешался Левушка.

– И Парашка! Они же все вместе живут! Это только хозяйка наверху, а девки внизу спят…

Левушка кинулся к воротам и был схвачен Архаровым.

– Ты с ума сбрел?!

– Николаша, их же в лечебницу надобно! Она здесь без ухода помрет!

– Так Марфа ж за ними ходит! – встрял Никодимка.

– Какая тебе лечебница? – цепным псом прорычал Архаров.

– Самойловича! – Левушка рвался из архаровских рук, а Никодимка отступил от греха подальше – очень ему не нравилось выражение лица Николая Петровича.