Сыск во время чумы

– Графов Ховриных, – отвечал Шварц. – Я знаю, что это за семейство. Все подтверждается. Граф с графиней и с детьми еще в августе уехали в подмосковную – тогда уезжали все, кто ранее не догадался. У них доподлинно две младшие дочери, к которым приставили француженку учить французскому и на клавикордах. Сдается, сударь, ваш подчиненный видел в особняке именно французскую учительницу. Есть еще старшая дочь, замужем за Полтевым, и наследник, молодой граф, Михайла Иванович.

– Уехали, а француженку забыли, – задумчиво произнес Архаров. – Скотство это.

– Скотство, – подтвердил Шварц. – Да только с перепугу. Так-то они ее хорошо содержали и платили изрядно. А, может, и не только с перепугу. Сказывали, будто с молодым графом спуталась. Так что старая графиня тут прямой расчет имела: забыть девицу в пустом доме, авось сгинет, и одной заботой у нее станет меньше.

– А что за молодой граф? – как бы рассеянно полюбопытствовал Архаров. – И где он обретается?

– Да там же, в подмосковной, поди, – с таким тонко преподнесенным пренебрежением отвечал немец, что Архаров, глядевший себе под ноги, вдруг поднял глаза и уставился на него исподлобья.

Они поняли друг друга без слов – молодой граф не служил, он жил при родителях, уж как-то его избавили от военной обязанности, не подумав о том, что не служить для дворянина – бесчестье.

– Здоровьем хвор, что ли? – стараясь соблюсти беспристрастность, спросил Архаров.

– Я не имел чести беседовать с его докторами, – преспокойно отвечал Шварц. И тут они тоже поняли друг друга – молодой граф Ховрин, надо полагать, был здоров, как молодой бычок.

Общая картина Архарову была понятна. Когда в одном доме живут недоросль и девица, занимающая особое помещение, добра не жди. И о чем только думают дуры, попав в богатые дома? Нешто не видно, что на страже сыночка стоит благоразумная маменька, которая если даже и допускает интрижку, то тщательно следит, как бы оная интрижка не получила избыточного развития? Нешто не ясно, что гувернантка, пусть даже божественно играющая на клавикордах, не пара графу Ховрину? Музыка – одно, фамилия – другое.

Левушка молча шел рядом, тоже глядя себе под ноги. Вдруг он повернулся к Архарову.

– Сорок сороков – это по всей Москве! А Марфа – толстая!

– Ну и что с того? – откровенно удивился Архаров.

– Она далеко бегать не станет! Рябая оклюга где-то поблизости! Тут же, поди, в Зарядье!

– И тут храмов тоже немало, – возразил Архаров. – Карл Иванович, ты во всяком деле порядок любишь. Сколько в Зарядье и поблизости Божьих храмов?

Немец задумался, и Архаров увидел, что он потихоньку загибает пальцы. От этого тихого движения сделалось страшно – он ведь и впрямь считал известные ему церкви и церквушки!

– Да будет тебе! – прекратил он это нелегкое занятие. – Тут без мортусов не обойтись. Только они, может, и знают, который из храмов именуется рябой оклюгой.

– Благоразумнее всего побывать на бастионе вечером, когда они там собираются для переклички и ночлега, – сказал Шварц.

Архаров кивнул.

С тем они и расстались, в общем-то довольные продолжением знакомства. Хотя и Архаров не узнал, где искать сведения о трех меченых рублях, непостижимым обраом встретившихся у него на тюфяке, и Шварц не видел пока способа накрыть мародеров в их гнезде.

Но вечером выбраться на чумной бастион не удалось.

Архаров напрочь забыл, что на 4 октября было назначено отпевание покойного митрополита. Граф Орлов принялся готовиться к этому событию, в еропкинском особняке началась суматоха, и мортусы вспомнились уже ночью. Архаров с Левушкой решили, что за ночь рябая оклюга никуда не денется, постановили ехать на бастион сразу после отпевания и заснули.

* * *

Утром граф велел позвать к себе Архарова.

– Вот уже и хороним владыку, – сказал он. – А как твой розыск?

– Есть основания полагать, что не далее, как сегодня после обеда смогу доложить о личности преступника, – сказал Архаров, имея в виду визит к мортусам.

Правда, после выясения правды о «рябой оклюге» следовало отыскать ее и поклониться полуполтиной от Мрфы некому Герасиму – но Герасим в ответ рассказал бы, как сошлись вместе три рубля, и это уже была бы ниточка, на другом конце – злодей. И смертельно любопытно, как к рублю, оставленному у дверей Устинова домишки, примешались два других, из коих один – отданный за упокой его же, Устиновой, души!

– Ты след взял, что ли? А что я тебе толковал? – обрадовался граф. – Гляди, справишься – награда будет знатная! А что, кто на примете?

– Дьячок Всехсвятского храма Устин Петров. Он в этом деле самый подозрительный.

Граф посмотрел на Архарова с удивлением – он не ждал, что виновник сразу будет назван по имени. Архаров кивнул.

Колонна, отправлявшаяся к Донскому монастырю, строилась на Остоженке и заняла немало места. Кабы не чума – сильно бы мешала проезду карет и телег. Но по случаю чумы улица была пустынна.