Сжечь сарай. Сборник рассказов

И вот уже месяц я скитаюсь по лесам и горам. Прячусь, ем плоды деревьев, насекомых, пью воду из речек. Однако полицейских много. Когда-нибудь меня непременно схватят. А схватив, именем революции четвертуют. Вот такая история.

Теперь фея появляется в моих снах уже каждую ночь. Предлагает опять забраться в меня.

— По крайней мере тебя не схватят и не казнят, — убеждает она.

— Но тогда я буду вечно танцевать посреди леса? — спрашиваю я.

— Именно. Выбирай, — приговаривает она, а сама хихикает.

Только мне выбрать не под силу. Слышен лай собак. Собак много. Скоро они будут здесь.

Слепая ива и спящая девушка

Расправив плечи и закрыв глаза, я ощутил запах ветра. Ветра, похожего на спелый плод. С шероховатой шкуркой, плотной мякотью и косточками семян. Когда мякоть лопалась в воздухе, косточки мягкой картечью падали на мою голую руку, слегка покалывая кожу.

Я давно не чувствовал так ветер. В Токио я прожил долго и напрочь забыл удивительную свежесть, присущую лишь майскому ветру. Что тут говорить: люди порой забывают ощущение боли. Не помнят даже холод того проникающего под кожу нечто, которое пропитывает кости.

Я хотел рассказать о таком насыщенном ветре начала лета, дующем вдоль склона, своему двоюродному брату, но потом этого делать не стал. Ему пока четырнадцать. Он ни разу не покидал родных краев. А объяснять человеку, не познавшему горечи потерь, о самих потерях бессмысленно. Я потянулся и покрутил шеей. Накануне допоздна пил в одиночестве виски, и в самой сердцевине головы оставался некий комок.

— Который час? — спросил брат. Ниже ростом сантиметров на двадцать, он всегда разговаривал со мной, задрав голову.

Я посмотрел на часы.

— Двадцать минут одиннадцатого.

Брат перехватил мою левую руку и поднес ее к своему лицу, проверяя дисплей, но не сразу разобрался с перевернутыми вверх тормашками цифрами. Когда он опустил руку, я перепроверил циферблат. Да нет, все правильно — двадцать минут одиннадцатого.

— Точно идут?

— Точно.

Брат опять подтянул к себе мою руку, чтобы убедиться самому. Его тонкие и гладкие пальцы казались слабее, чем на самом деле.

— Дорогие? Часы-то.

— Дешевка, — ответил я.

Никакой реакции. Я перевел на него взгляд и заметил, как брат, приоткрыв губы, в растерянности уставился на меня. Его белые зубы проглядывали между губ и походили на ввалившиеся кости.

— Дешевка! — отчетливо повторил я, глядя ему в лицо. — Но для дешевых часов идут точно.

Он кивнул и закрыл рот. Я закурил. Брат слаб на правое ухо. Вскоре после того, как он поступил в начальную школу, ему попали в ухо бейсбольным мячом, и он оглох. Правда, это не значит, будто он не слышит совсем ничего: как бы издалека, но звуки все же различимы. Бывают периоды, когда они слышны ему относительно хорошо, и такие, когда совсем наоборот. Изредка оба уха почти ничего не слышат. По словам его матери, то есть моей тетки, это еще и нервное заболевание. Когда нервы распределяются равномерно, глухота правого уха давит на левое. И тогда глухота обволакивает все остальные органы чувств, словно смазкой.

Иногда мне кажется, что причина не во внешней травме, а в нервах. Но утверждать точно я не берусь, как не могут ничего сказать все те врачи, которых он обошел за последние восемь лет.

— Совсем не обязательно, что дорогие часы всегда идут точно, — сказал брат. — Вот у меня раньше были вроде дорогие часы, но все равно вечно врали. В конце концов я их потерял.

— А-а.

— Ослабла застежка, и они незаметно соскользнули. Когда заметил, часов на руке не было.

Брат вскинул запястье левой руки.

— Прошло меньше года, как мне их подарили, а новые купить не могли. Так и живу с тех пор без часов.

— Без них, наверное, как без рук?

— Что-что?

— Неудобно, говорю… без часов-то? — повторил я, глядя ему в лицо.

— Да не так чтобы… — мотнул он головой. — Обхожусь. Хотя, конечно, не без неудобств. Но не в лесу ведь живем. При желании можно у кого-нибудь спросить. К тому же сам виноват, что потерял. Разве не так?

— Точно! — рассмеялся я.

— Сколько сейчас минут?

— Двадцать шесть.

— А во сколько автобус?

— В тридцать одну.

Он замолчал. Я тем временем докурил сигарету.

— Хотя с неточными часами ходить — тоже радости мало. Я так думаю: лучше не иметь вовсе, чем такие, — сказал брат. — Разумеется, я потерял не нарочно.

— Угу.

Брат опять замолчал.

Я прекрасно понимал: с ним нужно вести себя доброжелательно, отвлекать разговорами на разные темы. Но о чем говорить, я не знал. С нашей последней встречи прошло три года. За это время брат превратился из одиннадцатилетнего мальчика в юношу, мне же исполнилось двадцать пять. Вспоминая события этих трех лет, я понял, что мне ему сказать нечего. Собираясь вымолвить что-нибудь необходимое, я с трудом подбирал слова. Поэтому всякий раз, когда я запинался, он смотрел на меня грустно, слегка наклоняя голову влево. Глядя на него, я сам не знал, куда деваться.

— Сколько сейчас минут?

— Двадцать девять.

Автобус пришел в десять тридцать две.