Сжечь сарай. Сборник рассказов

— Ага, само по себе, как пробка, выскочит, да? — воскликнул брат. Я мельком взглянул на него — на сарказм не похоже.

— Со сменой врача у тебя поменяется настроение. В таком деле любая мелочь имеет смысл. Рано еще сдаваться.

— А я и не сдаюсь.

— Но ведь, наверное, все это уже надоело?

— Есть немного, — вздохнул он. — Правда, самое жуткое — страх. Не та боль, что сейчас, а страх от мысли, что может стать хуже. Понимаешь?

— Понимаю.

Держась за поручень правой рукой, он грыз ногти левой.

— Я вот что хочу сказать. Представь — кто-то чувствует боль, а я это вижу. Вижу, представляю, как ему больно, и мне становится больно самому. Но боль эта отличается от боли того человека. Не знаю, как это лучше сказать…

Я несколько раз кивнул.

— Боль — мерка сугубо личная.

— Что тебе было больнее всего… раньше?

— Мне? — удивленно переспросил я. Представить себе не мог, что кто-то меня об этом спросит. Боль? — В смысле, физическая?

— Да, — ответил он. — Ты чувствовал когда-нибудь нестерпимую боль?

Держась руками за поручни, я разглядывал пейзаж за окном и думал о боли.

Боль?

Немного подумав, я поймал себя на мысли, что боль не помню. Конечно, я помнил, что мне бывало больно: упав с велосипеда, сломал себе зуб, собака тяпнула за руку так, что из глаз искры посыпались. Но как мне бывало больно, реально вспомнить не мог. Раскрыв левую ладонь, я попытался найти шрам от укуса, но он бесследно рассосался. Я даже не мог точно сказать, где он был. Время постепенно все уносит за собой.

— Не припомню.

— Тебе что, не бывало больно?

— С годами так или иначе бывает.

Брат слегка пожал плечами и опять задумался.

— Не хотел бы я накапливать эти самые годы. В смысле, если представить, с какой еще болью предстоит столкнуться в дальнейшем, — сказал он, слегка склонив ко мне левое ухо. Тем временем взгляд его сверлил поручень. Брат чем-то походил на слепого.

Той весной меня преследовали сплошные неприятности. Пришлось по ряду причин уйти из фирмы, где я проработал последние два года. Так я оказался дома. Покончив с делами, собирался сразу же вернуться в Токио и начать поиски новой работы, но за стрижкой газона и ремонтом изгороди в саду многое внезапно опостылело, и я решил с отъездом не торопиться. Хотя сам родной город потерял всякую привлекательность. Я полюбовался пароходами в порту, полной грудью надышался морским ветром, обошел все прежние ресторанчики — и больше мне делать там было нечего. Прежних друзей не осталось, родина уже не манила. Городские пейзажи выглядели картонными аппликациями. Выходит, я постарел, но дело не только в этом. И именно поэтому я, забыв на время про Токио, коротал дни в одиночестве — то полол газон, то читал книжки на веранде, то ремонтировал тостер.

В один из таких дней пришла тетушка и попросила первые несколько раз свозить брата в новую больницу. Я знал, где та находится — недалеко от моей бывшей школы. Я был свободен и не мог отказать тетушке.

— Заодно где-нибудь пообедайте, — сказала она и снабдила меня деньгами на карманные расходы. Видимо, полагала, что я теперь безработный и нуждаюсь в средствах. Ну деньги никогда не бывают лишними.

Больницу решили сменить просто потому, что от лечения в прежней толку не было. К тому же цикл глухих дней у брата стал короче. Тетушка высказала врачу все, что о нем думает, тот ответил: причина болезни — не в хирургии, а в условиях жизни семьи. Это и стало последней каплей терпения.

Смена больницы, однако, не означала, что дела сразу же пойдут на поправку. По правде говоря, никто на это особо и не надеялся. Само собой, вслух такого никто не говорил, однако окружающие уже почти смирились с глухотой брата. Так он сам себя вел.

Мы с братом никогда не были близки. Дружили семьи, но разница в возрасте детей давала о себе знать. Однако родственники почему-то считали нас «друзьями неразлейвода». Вроде того, что он привязался ко мне, а я его опекал. Я долго не мог понять причины, поскольку считал, что между нами нет ничего общего.

Однако сейчас у меня странно защемило сердце, когда он повернулся вот так, левым ухом ко мне, и склонил голову набок. Его неловкие движения отдавались у меня в душе, словно шум дождя, услышанный давным-давно. Я вроде бы начал понимать, почему родственники пытаются нас сблизить…

— Слышь, ты когда собираешься в Токио? — поинтересовался брат.

— Пока не знаю.

И я слегка покрутил шеей, как бы разминая.

— Не торопишься.

— А куда торопиться?

— Бросил работу?

— Ну да, бросил.

— Почему?

— Надоела, — ответил я и засмеялся.

Брат немного смутился, но тут же засмеялся и сам. И поменял руку, которой держался за поручень.

— Что, на жизнь хватает? Без работы-то?

— Пока хватает: есть немного сбережений, выходное пособие, опять-таки, дали. На первое время нормально. Закончатся деньги — снова пойду работать, а пока хочу расслабиться.

— Везет тебе.

— Ну так…