Сжигая запреты (СИ)

Похоть во мне, конечно, полыхает исступленно. Но я все же помню о своих размерах и, прежде чем затолкать внутрь Маринки член, растягиваю ее пальцами. Вероятно, чересчур старательно и спешно это делаю, она морщится и постанывает. Я больше не могу терпеть. Мне необходимо выиграть этот бой. Забрать любовь кобры хотя бы физически. Возможно, тогда, когда я вытрахаю всю ее дурь, она сможет признать, что там, кроме нее, только я и живу.

Вслушиваясь, как нарастает темп и громкость Маринкиного дыхания, тяну ее сильнее. Меня пиздец как прет ее волнение. Я ведь, черт меня дери, обожаю сводить ее с ума. Упиваюсь эластичностью нежной плоти. Предвкушаю, что почувствую, оказавшись внутри нее. Впервые я представляю, что испытает партнерша. Хочу, чтобы Маринка, несмотря на то, как тупо все сегодня завязалось, запомнила наш первый раз на всю жизнь.

Секрета становится много. Он хлюпает при каждом движении моих пальцев. Я ощущаю его густой запах. Жадно втягиваю его носом и вздрагиваю от очередной волны дрожи.

Присаживаясь у Маринкиных разведенных ног, действую наглее. Тяну ее в стороны еще сильнее. Она стонет, я – за ней. И вместе с этими хриплыми перепевками срывается мое терпение. Выдергивая пальцы, измазываю смазкой член. Остатки слизываю языком. На инстинктах, просто потому что хочу. Будто мало мне Маринкиного яда.

Пока пристраиваюсь к узкому входу, руку, которой держу свой прибор, разбивает нехарактерная колючая дрожь. Этому болезненному психическому состоянию я нахожу лишь одно оправдание: у меня никогда не было секса с человеком, которого я люблю.

Вдох-выдох. Рывок, и мой член оказывается в жарком тугом туннеле.

Пекло это или рай? Со старта теряюсь.

Охреневаю от всех тех эмоций, которые одномоментно испытываю. Ничего лучше со мной никогда не происходило. Но не было ничего и хуже. Я, мать вашу, готов разрыдаться от кайфа. И вместе с тем мое разгоряченное тело будто всухую ломает на части. Запредельные ощущения.

Примерно с половины пути продвижение практически стопорится. Головка с таким трудом раздвигает мягкие стенки, словно до нее ничего другого там и не было.

Пронзительный вопль. Панические вздохи. Судорожное всхлипывание. И во всем этом… Шок?

Она меня не принимает. Ее тело сопротивляется. Почему?

Влетая пятками во внутреннюю поверхность моих бедер, Маринка пытается меня оттолкнуть. Однако я давлю на одну из ее ног под коленом и толкаю обратно на песок. Жестко втаптывая, не позволяю Чарушиной отодвинуться.

Вторая кисть, которая все это время сжимала пульсирующий от перенапряжения член, немеет. Но мне хватает дури и концентрации, чтобы внаглую затолкать его в Маринку.

До основания.

Глаза закатываются. Видимость плывет. Застывшую вмиг реальность раскидывает на слепящие разноцветные вспышки света. Веки дергаются, словно в приступе. По телу огненными спазмолитическими волнами несется удовольствие.

Одна из них выбивает из моей груди новое признание:

– Я тебя люблю…

Прожигаю пространство своими свирепыми эмоциями, когда удается установить зрительный контакт. Чарушина притихает. Не кричит и не шевелится. Только громко и часто дышит. Аж свистит. И трясется при этом так, словно я не на песке, а на снегу ее разложил.

– Маринка… – полувздох-полустон.

Я впиваюсь пальцами в мягкую плоть ее бедер. Слишком жестко сжимаю, но иначе перераспределить силы не получается.

Маринка Чарушина моя. Я внутри нее. И я собираюсь ее трахать. Правда, блядь, не знаю, каким образом, если по факту боюсь пошевелиться. Она и без того непрерывно пульсирует по моему члену. Мать вашу, почему она настолько горячая? И чертовски влажная. Чувствую, как эта мокрота сочится по моим яйцам.

Что-то не так?

У меня было много разных девчонок. Но никогда я не ощущал ничего и близко похожего на тот ураган, что разворачивается внутри меня сейчас. А я ведь еще даже не двигаюсь. Вошел и застыл, чтобы пережить первые вспышки наслаждения. А они, сука, не спадают.

Нет, я понимал, что чувства меня порвут. Но чтобы настолько… Не ожидал! Вообразить не мог!

Челюсти стискиваю. Дыхание задерживаю. Веки прикрываю. Но едва только подаюсь назад для последующего выпада, Чарушина вновь взвизгивает и, дернувшись, не жалея задницы, с полметра ею продирает по песку.

Нагоняя, прижимаю ее обратно к земной поверхности.

– Марина, блядь… Что ты, мать твою, делаешь? – рявкаю, едва удается поймать взгляд. Но злость рассеивается, как только я улавливаю в ее глазах страх. – Маринка… – хриплю, ослабляя тиски. С какой-то странной дрожью толкаю не менее странный вопрос: – Тебе больно?

У меня, конечно, большой член. Но не настолько же, чтобы впадать из-за него в истерику.

– Нет! – пищит Чарушина незамедлительно.

– Что тогда? Скажи мне!

Однако ничего больше она не говорит. После бурного вздоха принимается вдруг извиваться, будто настоящая змея. Да так отчаянно, что удержать ее невозможно. Стоит на мгновение замешкаться, заряжает мне в плечо ногой. Акробатка, блядь! Две секунды спустя, не удовлетворившись моим сдавленным стоном, прикладывает пяткой и в челюсть.