Сжигая запреты

Показали бы мне эту картинку год назад – ни за что бы не поверила, что это станет реальностью. По крайней мере, не так скоро. Столько мы за этот пережили, что у Бога моего появились первые седины, а у меня – дважды сползла кожа и полностью обновилась кровь.

Со вздохом отворачиваюсь, шагаю через порог и прикрываю дверь в ванную.

Пока чищу зубы, с некоторым отрешением изучаю свое отражение. Внешне выгляжу точно так же, как и год назад, когда в пределах этих же апартаментов на нашей семейной даче разрабатывала план по завоеванию Дани Шатохина. Но внутренне… Я очень изменилась.

Говорят, полное восстановление гормональной системы женщины наступает лишь после завершения грудного вскармливания. Но лично я ощутила огромную разницу сразу после родов. Только это не был откат к той добеременной восемнадцатилетней девчонке. Нет, это была абсолютно новая усовершенствованная версия меня. И создали ее прочный несгибаемый каркас отнюдь не гормоны. Кирпичик за кирпичиком ее строила я, из той ответственности, которую ощущала перед дочерью и перед Даней.

Перед Даней особенно.

Я ведь видела, чего ему стоила та ночь. Эти затраты нельзя назвать выходом одной лишь силы. Он отдал мне такой букет личностных и духовных качеств, что мне по сей день кажется, будто я ощущаю его присутствие внутри себя. Может, это помешательство, но во мне определенно не одна душа живет. Часто их внутри меня две, а временами – никого.

Я точно чувствовала все, что он испытал. Я точно знала, как сильно он меня любит. Я точно понимала, что если сдамся – погибнет и он. Как минимум духовно.

Поэтому я сражалась. Яростнее, чем когда-либо. За Даню, за дочь, за родителей, и только после всех них за себя.

Восстановление после операции было по моим ощущениям долгим, по оценкам врачей – стремительным. Сразу после того, как меня перевели из реанимации в отделение интенсивной терапии, я просто поднялась, натянула бандаж и, стиснув зубы от боли, начала ходить. В тот период я в принципе все делала сквозь слезы. Разминала разбухшую грудь, сцеживала скопившееся в ней молозиво, стойко терпела все процедуры, которым меня подвергали врачи… Но не плакала.

Я очень хотела к дочке и к Дане. Я должна была оставаться сильной.

Лишь на четвертые сутки нам удалось воссоединиться. Вот тогда меня и прорвало. Колотило от эмоций так, что я боялась за швы. И слезы, конечно, были. Сквозь стиснутые зубы, тихим градом. Цепляясь за мужа, опасалась брать дочь, потому как не контролировала силу. На подкорке бился страх, что прижму крепче, чем следует, или уроню.

Даня помог мне успокоиться и, непрерывно страхуя, помог взять нашу маленькую, но стойкую девочку первый раз на руки.

В тот момент я познала новые оттенки счастья. Я переродилась. Я стала мамой.

Именно тогда.

– Дань… – я будто другими глазами на него взглянула. И он на меня тоже совсем иначе смотрел. Такое яркое общее биополе нас стянуло, словно весь мир изменился. Казалось бы, мы уже научились вновь взаимодействовать друг с другом без чересчур сильных, смертельно выматывающих эмоций. И вот – очередная волна, которая способна сбить с ног, если не будем держаться за руки. Окутанная со всех сторон Даринка растерялась и затихла. Я то на нее, то на мужа – взбудораженно металась. И шептала: – Спасибо, Данечка, что заботился о нашей доченьке за двоих. Берег, кормил и нежил – знаю. Спасибо, мой родной. Спасибо.

Даже сейчас, вспоминая, как Шатохин тогда закусил до белизны губы, как, раздувая ноздри, тяжело втянул кислород, как с отрывистым и шумным выдохом вытолкнул обратно уже через рот, я вся с головы до пят покрываюсь мурашками. Прекращаю двигать зубной щеткой, переминаюсь с ноги на ногу и, в конце концов, сжимая бедра, замираю.

– Маринка… – мой любимый голос будто смаковал мое имя на вкус. – У меня для тебя тоже пиздец как много этих спасибо накопилось… Я все даже выразить не могу… И за дочку, и за то, что ты здесь… Просто за то, что вы со мной, я готов отдать все.

«Что-то я расклеилась…» – проносится в голове сердито, когда из глаз ни с того ни с сего вдруг брызгают слезы, а щетка на всхлипе вылетает изо рта и падает в раковину.

«Все было чудесно!» – тарабанит вдруг проснувшаяся внутри меня гормональная наркоманка.

Откуда только вылезла? Я сто лет не поддавалась одним лишь эмоциям! Я не собираюсь к этому возвращаться! Не дай Бог, Даня снова посчитает меня «долбаной малолеткой».

Резко открываю кран, брызгаю в лицо водой и яростно споласкиваю рот.

«Все и сейчас чудесно!» – пытаюсь усмирить сучку, которая заставляет меня чувствовать себя несчастной.

Для этого реально нет повода!

Но что-то долбит изнутри, будто бы есть. И я решаю, что нам с Даней нужен спокойный откровенный разговор.

Только вот, едва я выхожу и забираю у него хнычущую Дарину, он не остается с нами на кормление. Вдруг выходит из комнаты.

Суббота. Свободный от учебы и работы день. Мы на даче. Завтрак готовит мама.

Ему некуда бежать.