Сжигая запреты

Впрочем, все эти вопросы сами собой отпадают. Дарина засыпает и вскоре прекращает плямкать соску. Можно бы было положить ее в люльку. Но что-то внутреннее не позволяет мне выпускать свою малыху из рук. Откладываю бутылку, распрямляю нежный комок жизни на своем левом предплечье и, осторожно поглаживая второй рукой, застываю с ней у окна.

Кажется, ей комфортно. Безопасно, тепло и просто хорошо.

Начинаю чувствовать своего малышонка позднее, чем она меня. Но, должен признать, стыда за свою заторможенность почти не ощущаю. Радуюсь, что это в принципе происходит. И делаю выводы, что во многих ситуациях с ребенком можно выплывать чисто интуитивно.

На стекле мокрыми крупинками собирается снег. Мое счастье отягощено самой страшной тревогой. Но Бог знает каким образом все это время, начиная с того момента, как взял Даринку на руки, чувствую незримое присутствие Марины. Она будто за моей спиной стоит. То и дело тянется, чтобы заглянуть мне за плечо.

Маленькая… Красивенькая… Наша…

Да, Маринка, наша…

И снова я дышу с трудом. Снова отрывисто долбит мое сердце. Снова перебирает дрожь каждую клетку моего тела.

На тебя похожа, Дань…

На тебя тоже, Марин…

На тебя больше…

Сходство на самом деле одуряет. Нереальная помесь. Невозможно сказать, какие черты от меня, какие от ведьмы моей. Даринка просто гримасничает во сне, и я вижу в ней себя. И вижу в ней Маринку. Слиться двум влюбленным в новом человеке – это высшая степень единения. Это истинное чудо.

Марина…

Нет, не оборачивайся! Сейчас не смотри на меня!

Кусая губы, замираю. А малышонок мнет синхронно свои, будто усмехаясь во сне.

Марина… Хватит бродить. Возвращайся нормально!

Я не скоро проснусь, не скоро меня оттуда выпустят… А терпения лежать в одиночестве нет! Хочу быть с вами.

Маринка… Утром я приду... Чтоб встречала!

Ладно, Дань… Ладно… Только еще чуть-чуть с вами постою…

Смотрю на малыху, смотрю… Словно через меня и Маринка может это делать. Разглядываем неторопливо. Моя ладонь в длину покрывает половину Дарины. Это зрелище, конечно, на любых внутренних настройках является поражающим. А я до сих пор позволяю себя чувствовать абсолютно все, что выталкивает из нутра. Если разрешить себе хоть на чем-то зациклиться, грудь заполняет страх, а руки разбивает дрожь.

Разве можно кого-то настолько любить, Дань?

Можно. Поверь мне, Марин, можно.

Несколько часов, проведенных вместе, кажутся каким-то дивным сном. Только вот я уверен, что не сплю. Все это время я без особых движений стою с дочкой у окна. Возможно, в какой-то миг мой перегруженный мозг вырубается без полного выключения сознания. Прежде мне доводилось ловить самые разные состояния. Большинство из них умышленно, в рамках тех же буддистских практик. Но совершенно точно, ничего похожего на то, что происходит сейчас, со мной еще не случалось.

Когда в палате появляются Чарушины, я обнаруживаю себя сидящим на диване. Дочка лежит на моих руках почти в том же положении, в котором засыпала. Только сейчас не спит. Водит глазками по моему лицу, будто уже способна фокусироваться. Но самое главное, она не плачет и не шумит, как те дети, что находятся у нас за стенками.

Со всех сторон орут.

Лишь в нашей палате идеальный дзен под названием лаввайб[12].

– Моя ты сладкая, – выдает склонившаяся над дочкой мама Таня. – Моя ты хорошая… Моя ты родная… – тронув пальцем носик, щеки и лобик малышонка, протягивает руки. – Дашь мне ее?

Даю, конечно. Тем более Даринка не возражает. Какое-то время еще наблюдаю за тем, как теща вздыхает над ней. А убедившись, что у нее уж точно не возникнет проблем, удаляюсь в ванную, чтобы принять душ и привести себя в порядок.

Когда возвращаюсь в комнату, Дынька уже в новых вещах красуется. Лежа у мамы Тани на руках, приканчивает порцию смеси.

– Как у вас ночь прошла? – спрашивает Артем Владимирович. – Мы пока дождались утра, чтобы сдать необходимые анализы и попасть в отделение, думал, Таня что-нибудь разнесет.

Выглядят Чарушины как обычно. Улыбаются и шутят, но глаза у обоих – раздробленное стекло. Немало слез вылито, вижу. И немало их осталось внутри. Они воспаляются и выжигают душу, равно как и у меня. Однако все мы обязаны оставаться сильными.

– Нормально прошла, – тихо отзываюсь я. – Дарина поела и часа три спала.