Т. 06 Кот, проходящий сквозь стены

Отец встал, и его примеру последовали все прихожане. Брат Тимберли просил Господа нашего Иегову не оставить нас в час испытаний. Просил его ниспослать мудрость президенту Мак-Кинли [82]. Просил помочь всем нашим храбрецам на суше и на море, что готовятся вступить в бой за священную, Богом им данную землю. Просил упокоить души тех, кто падет в бою, и утешить горе вдов, сирот, отцов и матерей тех юных героев, коим суждено погибнуть. Просил, чтобы восторжествовала истина, положив скорый конец этой войне. Просил за наших друзей и соседей, несчастных кубинцев, столь долго страдавших под железной пятой испанского короля. И так далее и так далее — минут пятнадцать.

Отец давно излечил меня от христианской веры. Вместо нее у меня возникло глубокое подозрение, рожденное профессором Гекели и питаемое отцом: а существовал ли когда-нибудь такой человек, как Иисус из Назарета?

Что до брата Тимберли, то на него я смотрела как на источник шума, у которого из всех пор сочится елей. Как и многие проповедники Библейского Пояса [83], он был фермерским сыном, питавшим, как я подозревала, отвращение к настоящей работе.

Я ни на грош не верила в того Бога, о котором говорил брат Тимберли.

Но в этот раз отвечала «аминь» на каждое его слово, и слезы струились у меня по щекам.

* * *

А сейчас я влезу на ящик из-под мыла [84].

В двадцатом столетии григорианского календаря среди интеллектуалов вошел в моду так называемый «пересмотр истории», или ревизионизм. Основной идеей этого учения было то, что участники исторических событий не имеют понятия, что и зачем они делают, и не понимают, что они всего лишь марионетки в руках неведомых зловещих сил.

Может быть, так и есть — не знаю.

Только почему народ и правительство Соединенных Штатов в глазах ревизионистов выглядят как негодяи? Почему бы нашим врагам — королю Испании, кайзеру, Гитлеру, Херонимо [85], Вилье [86], Сандино [87], Мао Цзедуну и Джеферсону Дэвису [88]— тоже не постоять немножко у позорного столба? Почему всегда мы?

Да, я знаю — ревизионисты утверждают, будто испано-американскую войну устроил Уильям Рэндолф Херст [89], чтобыувеличить тиражи своих газет. И знаю, что многие ученые и эксперты придерживаются мнения, будто американский крейсер «Мэйн» в Гавардском порту взорвали, погубив при этом двести двадцать шесть жизней, некие злодеи с целью очернить Испанию в глазах американцев и тем подготовить их к войне.

Вы хорошо меня слушаете? Я сказала: я знаю, что такие мнения высказывались. Я не говорила, что они верны.

Бесспорно то, что официальные круги Соединенных Штатов весьма откровенно указывали испанскому правительству на угнетенное положение кубинцев. Верно и то, что Уильям Рэндолф Херст в своих газетах публиковал весьма неприятные вещи об испанском правительстве. Но Херст — еще не Соединенные Штаты, и у него не было ни пушек, ни кораблей, ни власти. А был только громкий голос и полное отсутствие уважения к тиранам. Тираны таких не выносят.

Эти мазохисты-ревизионисты представили войну 1898 года как империалистическую агрессию Соединенных Штатов. Как могла империалистическая война привести к освобождению Кубы и Филлипин, остается неясным. Но ревизионисты всегда первым делом заявляют, что виноваты Соединенные Штаты. Если историку-ревизионисту удается это доказать (не без помощи логической подтасовки), то докторская степень ему обеспечена и он на верном пути к Нобелевской премии мира.

В апреле 1898 года нам, темным провинциалам, было понятно только одно: уничтожен наш крейсер «Мэйн», погибло много моряков, Испания объявила нам войну, президент созывает добровольцев.

На другой день, в понедельник двадцать пятого апреля, пришло президентское воззвание: он обращался к народу с просьбой собрать сто двадцать пять тысяч добровольцев из рядов народного ополчения штатов, чтобы пополнить нашу почти не существующую армию. Утром Том, как обычно, уехал в свою Батлерскую академию. Воззвание застало его там, и в полдень он прискакал обратно — его чалый меринок Красавчик Браммел был весь в мыле. Том попросил Фрэнка обтереть Красавчика и уединился с отцом в кабинете. Минут через десять они вышли, и отец сказал матери:

— Мадам, наш сын Том желает записаться в добровольцы, чтобы послужить родине. Сейчас мы с ним поедем в Спрингфилд. Я должен присягнуть, что ему восемнадцать и он получил родительское согласие.

— Но ему же еще нет восемнадцати!

— Вот потому-то мне и надо с ним поехать. Где Фрэнк? Я хотел, чтобы он запряг Бездельника.

— Давайте я запрягу, отец, — вмешалась я. — Фрэнк только что убежал в школу, он опаздывает. (Опаздывал он из-за того, что провозился с Красавчиком, но об этом я умолчала.)

Отец заколебался. Я настаивала:

— Бездельник меня знает, сэр, и никогда не причинит мне вреда.

Вернувшись в дом, я увидела отца у нашего нового телефона, который висел в холле, служившем приемной для больных.