т.2. Проза и драматургия

Кондаков.Хорошо. Виктор, веди допрос, а я буду менять пластинки. Тут их — гора. Целую неделю добывал. (Поставил пластинку.)

^{Понеслись звуки пошленького фокстрота.}

Янишевский.Ты, голубчик, продолжаешь упорствовать. Но это тебе не поможет. Все твои друзья арестованы и сознались! Все, кроме тебя. Своим молчанием ты только усугубляешь свою вину!

Кондаков.Сменим пластинку. Что тут? «Все проходит». Все ли проходит? Попробуем.

^{Зазвучала новая песенка.}

Янишевский.Мы с тобой уже встречаемся не в первый раз. Короткевич, встать!

Короткевич.Нет. Не был. Не знаю.

Янишевский.Ты или будешь отвечать, или через минуту я тебя повешу! Отвечай! Это наш последний разговор!

^{Кондаков остановил патефон.}

Лариса.Виктор, не кричите так! Уши болят.

Янишевский.Я ж не на тебя кричу.

Лариса.Еще этого не хватало!

Кондаков.Все не то… Ну, вот попробуем… «Дер эр-стен блюмен ин май». «Первые цветы мая». Что-то душераздирающее. Поехали.

^{Зазвучала новая пластинка.}

Янишевский.Я тебя последний раз спрашиваю — с кем ты и где…

* * *

^{Неожиданно Короткевич стал медленно подниматься со стула. Он — увидел Янишевского. Лариса закричала. Янишевский стал медленно пятиться назад. Кондаков от неожиданности замер, словно пораженный столбняком, но медленно потянулся к аппарату ЭШТ и повернул ручку. Короткевич с удивленным лицом стал медленно валиться на Янишевского. Тот поддержал его. Лариса кинулась к подносу, схватила шприц, сделала инъекцию Короткевичу. Он чуть дернулся от укола. Лариса заплакала, сев на стул.}

* * *

Янишевский.Рем, виктория!

Кондаков.Ребята, спасибо, вы свободны. Лариса, милая, спасибо. Идите, идите.

^{Кондаков поцеловал Ларису, выпроводил ее и Янишевского. Придвинул табуретку к койке, сел возле спящего Короткевича. Тот спал глубоко, дыхание было ровным. Кондаков измерил пульс Короткевича, остался доволен. Резко зазвонил телефон, Кондаков, оглядываясь на спящего, прыгнул к аппарату. Короткевич пошевелился от звонка.}

Кондаков.Кто звонит?.. Да ничего, товарищ полковник, определенного сообщить не могу… Да, сдвиг есть. Спит. Позвоните днем или утром. Я буду в клинике.

^{Кондаков положил трубку. Сел за стол, достал историю болезни Короткевича, стал писать. Открыл форточку, закурил, ладонью отгоняя дым в форточку. В дверь тихо постучали. Кондаков открыл — Чуприкова. Вошла, поднятая среди ночи, посмотрела на Короткевича, кашлянула над ним, тот пошевелился.}

Чуприкова.Вот так просто совершаются чудеса.

Кондаков.Да ничего еще не совершилось.

Чуприкова.Совершилось. Когда мне позвонила Лариса, я, верите ли, заплакала. И вовсе не оттого, что у вас все хорошо так вышло.

Кондаков.А еще ничего не вышло.

Чуприкова.Вышло, вышло. Я заплакала оттого, что настоящая жизнь, настоящая наука… а, да ладно. Как все прошло?

Кондаков.Очень хорошо. Стон, обморок после включения тока. И вот на эту пластинку — «Дер эрстен блюмен ин май» — он среагировал мгновенно. Как вы считаете, это может быть одиночной реакцией?

Чуприкова.Ну, если она и одиночная, то мы… то есть вы повторите все. Будем закреплять… Раньше он никогда не ворочался во сне. Это прекрасно. Может, вас подменить? Устали?

Кондаков.Нет, спасибо.

Чуприкова.Я понимаю. Держите меня в курсе. Не стесняйтесь, что ночь. Такой ночи я, может быть, ждала всю жизнь. (Подала руку Кондакову и ушла.)