т.2. Проза и драматургия

Кондаков(один).Такие дни, по идее, должны запоминаться по минутам, по секундам, по фразам. Ничего этого со мной не случилось. Я только помню, что Логинов и Ситник торопили нас, что, мол, сейчас же едем, куда-то мчимся, но мы с шефиней стояли как гранит, и два часа в тишине и без дерганий потратили на хотя бы элементарное обследование нашего Ивана Адамовича. Самым невероятным было то, что мы не могли обнаружить никаких существенных отклонений от нормы. Я не находил этому ни аналогов, ни объяснений. Наконец на двух машинах мы выехали в Михнево. Мне чудовищно хотелось спать, но вместе с тем я ни на секунду не хотел расстаться с Иваном Адамовичем, будто он был моей невестой. Мы домчались до этого Михнева, отыскали поляну, на которой стараниями пионеров был восстановлен лагерь партизан. Короткевич, ни секунды не сомневаясь, повел всех к той самой сосне. Два шофера через несколько минут выкопали обернутый старой полусгнившей клеенкой сверток. Это и был пакет. Логинов, Короткевич, Ситник, еще один в штатском тут же стали читать бумаги, встав в кучку, и нещадно задымили сигаретами. Один раз Логинов, постучав пальцем по какому-то листу, вырванному из школьной тетрадки в косую линейку и исписанному аккуратным мелким почерком, сказал: «Вот он и стрелял в Короткевича». Но здесь, как ни странно, я поймал себя на мысли, что все их тайны, казавшиеся мне еще вчера такими захватывающими, сейчас померкли и заслонились одной, моей, и великой тайной — Иваном Адамовичем, беглецом из страны теней, воскресшим после употребления наипошлейшего эликсира жизни — «Дер эрстен блюмен ин май»! Короткевич ходил, спорил с военными, сам пытался копать под сосной, встав на колени и пачкая только что выданный ему дешевый костюм… Он остро смотрел на собеседника, а иногда непроизвольным движением трогал щеку и щетину на щеке — побрить мы его так и не успели… Все это для меня было величайшей загадкой и огромным счастьем. Из разговоров в машине я понял, что Корзун в этот пакет вложил список агентов, которых фашисты оставляли на нашей земле, отступая. В машине горячо назывались какие-то неизвестные мне фамилии, в спорах принимал участие и мой Короткевич, проявлявший неожиданную твердость, по радиостанции передавались какие-то кодовые команды, но меня это мало интересовало. Я счастливо засыпал рядом с Короткевичем и сквозь сон понимал, что кладу голову на плечо человеку, которого еще вчера практически не было среди живых. И в последнюю секунду перед сном мне почему-то представилось, что я сейчас прихожу в свою квартиру, залезаю в ванну с дороги, а на маленькой кухне накрывает обед Лариса. Не кто-нибудь, а Лариса. Кажется, от этой мысли я улыбнулся… Мы приехали в город, и я взял Короткевича к себе домой. Мне ни на секунду не хотелось отпускать его от себя.

* * *

^{Короткевич и Кондаков.}

Короткевич.Рем Степанович, а где же ваша жена?

Кондаков.Жены у меня, Ваня, нету. Одинокий я молодой мужчина.

Короткевич.А здесь еще кто живет?

Кондаков.Никто, я один.

Короткевич.Один? В таких хоромах?

Кондаков.Да какие же это хоромы, Ваня? Обычная стандартная малогабаритная квартира.

Короткевич.Ну, Рем Степанович, вы тут у себя стали жить, как гауляйтеры. И ванная комната, и печка на газу, и уборкас белый…

Кондаков.Какой уборкас?

Короткевич.Уборная. И рукомойник в кухне. Хоромы! Телефонный аппарат. Работает?

Кондаков.Работает, Ваня. Мы сейчас с тобой что-нибудь соорудим насчет еды.

Короткевич.Здорово! Я один раз звонил по телефонному аппарату. Мне, Рем Степанович, нужно сестренку снова разыскать, Любаню, вот она обрадуется.

Кондаков.Ты яичницу будешь?

Короткевич.А она в городе?

Кондаков.Сестренка? Не знаю. Со временем наведем справки. Со временем. Не все сразу. Значит, яичница с колбасой? Идет?

^{Звонок в дверь. Кондаков открыл. Вошел Косавец.}

Косавец.Все в сборе. Рем! А я ведь выпил. И сильно выпил.

Кондаков.Вижу. Проходи, Лев Михайлович.

Косавец.Проходить мне? Куда? В доктора наук? Не гожусь. Ты меня, Рем, немножко подстрелил.

Кондаков.Не будем об этом. Я хочу тебя познакомить с моим приятелем — Короткевич Иван Адамович.

Косавец.Знаю. Нет, не был, не знаю. Знаю. Рем! А ведь я ее люблю по-настоящему. Не то что ты. Ты — гастролер. А я — житель этого города. Какой-никакой, а постоянный. Рем! Хочешь, я перед тобой на колени встану? Ты, в общем-то, гений. Ну, встать?

Кондаков.Лев Михайлович, прекрати, мне неудобно.

Косавец.Ну, тогда будем считать, что я принес извинения. Вот и польский гарнитур, перехваченный у меня… Нет, Рем, ты гений, я должен встать на колени…

^{Косавец попытался и вправду встать на колени, но упал, и Кондаковбросился его поднимать. В дверь позвонили. Вошла Ирина.}