Т-34 — амазонский рубеж

Высадив пассажиров, мощный грузовик двинулся по шоссе в сторону Киля. Генрих расстегнул планшетку и вытащил заклеенный конверт из плотной бумаги. Его полагалось вскрыть после выполнения главного задания — затопления контейнеров с архивом. В том месте, где должна была быть печать, красовалась личная подпись штурмбаннфюрера. Почерк был неразборчивый, но красивый, словно летящий.

Штурманн осторожно надорвал край бумажного прямоугольника.

— Та-ак, что тут у нас. — Он вытащил содержимое конверта — послание от командира, которое надо было вскрыть только после выполнения задания. В руках у него оказался маршрутный лист в город Киль со всеми полагающимися печатями и отметками. Из текста, набранного готическим шрифтом на пишущей машинке, выходило, что машина давно приписана к Подводной академии Северного ветра. Осталось только вписать номер и марку машины, а также звание и фамилию старшего сопровождающего. Еще на ладонь выпали две синие бумажки, перечеркнутые по диагонали красными полосками. Это были пропуска на территорию Кильской бухты к причалу номер шесть. Пропуска были выписаны на фамилии братьев тем же почерком, но более разборчиво.

— Негусто, зато все ясно и понятно. Правда, братишка?

— Так точно, штурманн, — подчеркнуто официально ответил Август. Он продолжал дуться за «младшего», но, услышав беззлобный смешок брата, понял, что перегнул палку. Сконфузившись, уже мягче добавил: — Доедем — только топлива впритык.

— Доедем! Все будет хорошо. В кузове еще две канистры. Обе залиты под самую горловину, я проверял. Запасливый мужик был этот унтер.

Глава 3

У некоторых людей есть привычка хватать судьбу за горло. Особенно если это судьба профессионального военного. Перед таким человеком, искренне считавшим себя до сих пор всего лишь «настоящим служакой», неожиданно откроется неприятная истина: он незаменим. Почему неприятная? Да потому что никто, кроме него, не сможет справиться со специфическими задачами, возникающими с завидным постоянством на его пути. Иногда они возникают совершенно неожиданно. Их не спрогнозировать и не предугадать.

Нечто подобное случилось и с Федором Канунниковым.

Сегодня опять пришлось заночевать в служебном кабинете. Все дела, дела. Вставать рано, а уже далеко за полночь. Вот закончится война, тогда и отосплюсь на нормальной кровати, а не на коротком кожаном диване, на котором приходится кемарить, неудобно поджав ноги.

Генерал-майор всхрапнул и открыл глаза. Он лежал, прислушиваясь к звукам. Федор всегда спал очень чутко. И теперь терялся в догадках: что могло его разбудить? Офицер замер… ничего, только за окном прогромыхала машина, судя по звуку работающего двигателя, полуторка.

Канунников поправил подушку, поудобнее устраивая голову, и закрыл глаза.

Приятный баритон пропел в кабинете: «Пора в путь-дорогу. Дорогу дальнюю-дальнюю-дальнюю идем…» Генерал-майор окончательно проснулся, сел на диване и, опустив ноги на пол, грустно подумал: «Заработался. Схожу с ума!»

Настенное зеркало, висящее рядом с вешалкой для шинелей и фуражек, налилось мерцающим светом. «Точно, так и есть! Сошел с ума». Однако тут же все разом и кончилось. Зеркало коротко моргнуло и потухло, как перегоревшая лампочка. Потихоньку придя в себя, Канунников прежде всего заметил, что не помнил ни одну из тех мыслей, с которыми лег спать накануне. Эти мысли унес из его головы вихрь ночного смятения, зато ночная тревога переливалась в груди, и с необыкновенной яркостью выступали из прошлого далекие воспоминания.

Генерал пристально глядел в черное пустое зеркало. От его пустоты прошлое становилось ярче, а тревога острее. Все вокруг погрузилось в глухую тишину. Ни тиканье настольных часов, ни лай собаки на улице не могли разогнать вязкую тишину. Да, Канунников не слышал ни того, ни другого. Он подумал: «Проснулся я или еще сплю?» — и для проверки ущипнул себя, но ничего не изменилось, прошлое продолжало неумолимо наступать. Вспомнились раскопки в Самарканде. Ожили картинки археологической экспедиции в пустыне под Бухарой. Но вместе с тем он понял, что не спит и что не заснет больше. Он протянул руку к лампе, стоящей на тумбочке у изголовья, чтобы зажечь свет.

Послушно щелкнул выключатель, но лампа не зажглась. Вместо нее на стене начал медленно высвечиваться прямоугольник зеркала. Обычно так тускло, вполнакала, светит лампочка, когда прыгает напряжение. Знакомый баритон уже не пел, а доверительно, словно старому приятелю, сообщил: «Только слабый огонь гаснет на ветру, а сильный разгорается. Я ветер! Ты огонь! Мы с тобой идеальная пара, мы подходим друг другу, не правда ли?»

Генерал поперхнулся, его глаза сузились. Он снова сел на диване и опустил ноги на пол. Паркет холодил ступни, прогоняя остатки сна. Несколько мгновений Федор сидел неподвижно, борясь с удушьем, всегда подступавшим к нему при сильных приступах злости. Он совладал со спазмом, подавил его усилием воли. Но от этого его лицо покрылось багровыми пятнами, сразу сделавшись похожим на маску африканского людоеда.