В такие же схроны перетаскивали и ящики с боеприпасами — те, что не получилось разместить в бронепоезде. Фрицы их, конечно, будут искать, и место стоянки найдут, это лишь вопрос времени. Но, после того, что планировал устроить Хромов на прощание, вряд ли они будут особенно возиться с поиском захоронок. У фашистов найдутся и другие дела, посерьезнее и поважнее. Может, даже и сюда не доберутся, хотя на это вряд ли стоило рассчитывать. Поэтому все спрятать и как можно лучше замаскировать. Дождь, до того периодически накрапывающий, все усиливался, грязи становилось все больше… Глядишь, и скроет она следы окончательно, а кто знает, что может пригодиться в будущем. Танки, во всяком случае, еще никому не мешали.
Работа затянулась почти до полуночи, и как раз к этому времени машинисты закончили раскочегаривать свои агрегаты. Можно было начинать, но Хромов, подумав, дал людям еще два часа на отдых и ужин. В конце концов, ночью фрицы сюда точно не придут, а идти в бой едва держась на ногах занятие не самое умное. И, пока народ спешно набивал животы, он в последний раз обошел их лагерь, придирчиво разглядывая каждую, пускай даже сейчас абсолютно неважную мелочь.
Поразительно, немного вроде бы прошло времени, а успел и привыкнуть, и обжиться. И чувствуешь себя как будто дома… Дом. Тот, в родном мире, в родном городе. Дорого бы он дал, чтоб вернуться. А, с другой стороны, только здесь Хромов почувствовал, что живет настоящей жизнью, в которой тренировки не ради тренировок, а для серьезного дела. Здесь враги настоящие и друзья — тоже. Одни не орут издали угрозы, а пытаются убить, но и их можно убивать невозбранно. Другие готовы встать с тобой плечо к плечу и, случись нужда, погибнуть — но не предать. И, подумалось Хромову уже не в первый раз, он просто опоздал родиться. Лет на сто. Во всяком случае, с бытом здесь тяжко, зато душой почему-то куда спокойнее. Только вот еще выбраться бы из всего этого живым…
— Старшой…
Хромов обернулся, чуть удивленно поднял брови:
— Что-нибудь случилось?
— Да не то чтобы, — Селиверстов лишь плечами пожал. — Вопрос есть.
— Задавай.
— Мы, я так понимаю, к нашим прорываться будем?
— Да. Там Мартынов, небось, уже весь на говно изошел.
— Думаешь, сумеем?
— Обязаны суметь. И вывести наших…
Он не договорил, но Селиверстов понятливо кивнул — сообразил, мол, не дурак. В первую очередь те, кто шел с ними с самого начала, остальные — по ситуации. Цинично и жестоко, но такова логика войны. Одни боевые единицы ценнее, и их необходимо беречь, другие — расходный материал. Здесь и сейчас такое вроде б не принято, но — жизненный опыт не пропьешь, а вот душа грубеет. Если жертвовать, то с наименьшими потерями для боеспособности. Это напарники понимали очень хорошо.
— Тут, старшой, еще такое дело…
— Да?
— Немка-то наша уходить отказалась. Я ей сказал, что свободна — не хочет…
— Потому что мозги в голове имеются, — пожал плечами Хромов. — До нее дошло, чем обернется соучастие в нападении на Гудериана, так что она предпочтет остаться… Или подождать, когда мы все погибнем, и тогда прикинуться невинной овечкой.
— И что с ней делать?
— Да ничего. Присматривать на всякий случай, а там поглядим. И… У нас еще что-то поесть осталось?
— Конечно. Но мы ж недавно ели…
Хромов, которого, что называется, на жрачку пробило, немного смутился и, чтобы скрыть это, выдал еще один дежурный афоризм из богатого студенческого фольклора:
— Пусть лопнет презренное брюхо, чем ценный продукт пропадет.
Селиверстов рассмеялся, вновь кивнул, повернулся и словно растворился в темноте. Хромов поглядел ему вслед, вздохнул и полез в вагон — еще раз проверить, все ли в порядке. Чаще всего усталость притупляет нервы, но не в этот раз. Наверное, просто вымотался уже настолько, что перешел на следующую ступень и перестал ее чувствовать. Ну и ладно, скоро все закончится, так или иначе. Пока же надо было поесть, раз уж желудок требует, найти спокойный тихий уголок и хоть немного отдохнуть. Иначе можно свалиться окончательно в самый неподходящий момент.
Бронепоезд полз медленно, не зажигая фонарей. Банальная маскировка — Сергей не помнил, когда немцы создали сто десятый «мессершмитт», не знал, какие еще у них были ночные истребители, какие разведчики умели работать в темноте. Вообще ничего не знал, однако рисковать не хотел. Ну его, жизнь дороже. Так что крались они потихонечку, и лишь искры из труб периодически взлетали, словно огненные феи из детских сказок. Но это — секунды, дальше все снова погружалось во мрак, и вряд ли кто мог заметить с затянутых тучами небес такие слабые отблески.