Оригинальное оружие, Хромов такого раньше не видел. За последние месяцы он наловчился видеть мельчайшие нюансы во всем, хоть краешком относящемся к оружию. Специфический опыт, иначе и не скажешь. Вот и сейчас небольшие вроде бы несоответствия царапали глаз. Очень похож на обычный парабеллум, но ствол заметно длиннее. И в то же время не «Люгер Артиллерис». С тем раритетом Хромову уже приходилось как-то сталкиваться, но тот – классический пистолет-карабин, серьезный конкурент маузеру. И, как и маузер, при всех достоинствах оружие далеко не самое удобное. У этого размеры все же поскромней, да и прицел сделан иначе. Ого! На двести метров рассчитан. И рукоять чем-то неуловимо отличается. А еще клейма, клейма, клейма… Будто какой-то умник решил выбить номер на каждой детали, включая магазин.
– Что это за модель?
– Морская. «Люгер» образца четырнадцатого года. Осталась от отца.
Хе-хе, а ведь для него этот пистолет значит многое. Хоть и старается этого не показать, но выражение лица чуть изменилось, да и тон голоса тоже… Хромов бросил короткий, быстрый взгляд на полковника – заметил ли? И одобрит ли его идею? А, черт с ним! В конце концов, Сергей присягу никому пока не приносил, да и Мартынов у них командир лишь благодаря своему авторитету. Сейчас же, когда невооруженным глазом видно, что он после контузии с трудом на ногах держится, некоторыми элементами субординации можно и пренебречь. Тем более он ничем не рискует.
– Вот что, герр Манштейн. А давайте я предложу вам сделку. Хотите обратно свой раритет? – Хромов неспешно, привычными движениями выщелкнул патроны, удивившись попутно тому, что номера пистолета и магазина совпадают[18]. Толкнул оружие в сторону собеседника. – Забирайте.
– В чем подвох? – немец остался недвижим, но в глубине глаз его однозначно что-то дрогнуло.
– В том, что я предлагаю вам жизнь в обмен на сотрудничество. Вы сообщите мне то, что поможет освободить наших людей. Ни в коем случае не разнести ваш паршивый гарнизон вместе с городишком по бревнышку – у меня просто нет желания рисковать. В этом случае мы тихо войдем, тихо заберем их, тихо отступим. Не будем воевать – и это сохранит жизни многих людей. И ваших, и моих. Если нет… Тогда, как говорят американцы, ничего личного, просто бизнес. Все же у нас немного людей, зато в достатке бронетехники, плюс возможность выбрать место и время для удара. На что мы способны, вы уже могли убедиться. Будет резня… Итак, сведения… И как только операция будет окончена, вы сможете бежать. Не голым и босым, а в нормальной экипировке и при оружии. Без каких-либо расписок о сотрудничестве – я вас не вербую. При таких раскладах добраться до населенного пункта, контролируемого вашими войсками, особых проблем не составит.
Немец задумался, после чего осторожно спросил:
– Какие гарантии?
– Не могу вам дать ничего, кроме слова офицера.
– Офицера? Гм… Вы же у нас товарищи.
Сарказма в его тоне хватило бы на десятерых. Хромов безразлично пожал плечами:
– Вы и впрямь думаете, что со сменой вывески исчезла Россия?
На этот раз пауза длилась чуть дольше. Затем майор усмехнулся:
– Возможно, вы и правы. А как насчет… моих сослуживцев?
– А никак. Не будьте наивным – побег одному человеку организовать можно без особых усилий, группе – куда сложнее. Это неизбежно привлечет внимание вашей… гм… контрразведки. Да и кто-то из беглецов может или что-то заподозрить, или позже решить обелить свое имя. В гестапо что-то ляпнет… Оно вам надо?
– Пожалуй, что нет, – голос немца был задумчив, но никого это уже не могло обмануть. Он согласен, но старается по возможности сохранить лицо. Его право. – Ну и замечательно. Единственный выживший, сумевший проявить героизм и сбежать, и доказать обратное невозможно. В вашем положении большего не выторговать. Решайтесь, майор…
Когда разговор окончился и Манштейна увели, Мартынов, до того молча сидевший и лишь в ходе чисто тактических вопросов оживившийся, рванул Хромова за рукав и раздраженно пропыхтел:
– Больше никогда так не делай, ясно?
– А то что?
– А то, что сейчас ты угадал, потом можешь и нарваться. Никто не мешал обсудить и выработать решение, а уж потом…
– Успокойтесь, Александр Павлович. Мне туда идти, мне рисковать – значит, мне и лучше понимать, что и как можно сделать.
– Если ты вообще будешь это делать.
– Буду, конечно. А вы против?
Полковник скривился, но промолчал. Очень похоже, сообразил, что его, случись нужда, сейчас могут и послать на известные всему миру буквы. Проворчал лишь:
– Ты, главное, не суй пальцы, куда не надо. Их не так много, как может показаться.