Т.4. Пожиратели огня

— Но ведь я же этого не сделал, а за мысли человек не отвечает, — возразил Люс. — Я же человек, а не зверь. Я исполняю то, что мне приказано, но голоса совести не могу, не умею заглушить. Вам до этого дела нет, но мне-то самому ужасно тяжело и больно!

— Если ты когда-нибудь попадешься мне в руки, — прошептал канадец, — то эти слова тебе зачтутся, и я пощажу тебе жизнь. Я тоже сумею пожалеть тебя, несчастный!

— Как вы добры, Дик, — сказал Оливье, кладя ему на плечо свою руку.

— Берегись, сударь, — возразил сердитый голос, — с такими убеждениями нельзя быть Невидимым.

— Странно, но я слышал этот голос где-то прежде, — сказал Оливье. — Только где именно?..

— И я слышал, — согласился Дик. — А! Теперь вспомнил! Помните наш плен у дундарупов?

— Замаскированный незнакомец! — вскричал Оливье с невольною дрожью. — Опять он!

Этими словами пленники обменялись наскоро, не переставая слушать продолжавшийся тем временем разговор.

— До сих пор я не подавал никакого повода к неудовольствию, — говорил Люс, — но теперь это безжалостное преследование графа… Я не могу этому помешать, даже соучаствую в этом, но тем не менее мне тяжело, тяжело сознавать, что я работаю ради чужого интереса.

— Что вы этим хотите сказать?

— Что графа преследуете вы, именно вы, и главным образом потому, что видите в нем счастливого соперника.

— Мой соперник в Мельбурне! — чуть не вслух произнес Оливье.

— Оставим этот разговор, — сказал, смягчая голос, незнакомец. — Скажите лучше, все ли сделано так, как я говорил?

— Повторяю: они заперты в железной клетке.

— Следовательно, он отклонил наши предложения?

— Понятно, отклонил.

— Вы знаете, что нужно делать дальше?

— Мне приказано содействовать в захвате графа и его товарищей. Они захвачены. На этом мои обязанности кончаются.

— Как? Значит, вы не преградили доступ воздуху?

— Нет, я не считаю это своей обязанность. Я не убийца и не желаю им быть. Доканчивайте сами, как знаете.

— Это ничего не значит, — вмешался итальянский консул, все время молчавший. — Я к вашим услугам, сударь. Располагайте мною.

— Что он сказал? — спросил Оливье, не расслышавший конца разговора.

— Не знаю! — отвечал Дик.

Но Дик сказал неправду. Он все понял — понял, что их собираются задушить, и весь похолодел от ужаса.

Настало молчание, потом послышался звук как бы заводимых стенных часов с гирей, потом все опять стихло.

Наконец до пленников долетели слова:

— Вы отвечаете за последствия. Все должно кончиться через час. До свидания.

И дверь захлопнулась.

Канадцу послышался чей-то вздох, а затем кто-то медленными шагами направился во внутренние комнаты дома. Все кругом затихло, как в могиле.

Пробило два часа.

Дику сначала показалось, что он не так понял и что доступ воздуха не прегражден, но вскоре он почувствовал, что ему нечем дышать. Товарищи его молчали. Наконец Оливье сказал:

— Не находите ли вы, что здесь душно, Дик?

— Еще бы не было душно, граф, в такой тесноте!

— Совершенная могила! — вздохнул граф.

Канадец вздрогнул; он и сам уже потерял надежду.

Тут он услыхал стук в дверь, потом шаги и отрывки разговора, из которого он понял, что Люс куда-то уходит из дома. Но от этого узникам было не легче. Воздух исчезал с невероятной быстротой.

— Дик! Дик! — прокричал опять Оливье. — Спасите!.. У меня в ушах стучит, голова пылает, мне душно, душно… Да что же это такое делается, Дик?

— Негодяи! — пробормотал Дик.

Лоран тяжело дышал в своем углу. Он тоже чувствовал, что ему приходит смерть. Ему и Дику, как наиболее физически сильным, приходилось особенно плохо. Узники хрипели.

— Дик, Дик! — прокричал опять Оливье. — Спасите!.. Спасите!.. Умираю!.. Ох!.. Умираю!..

— Все в Божьей воле, граф! — мог только ответить верный канадец.

Но тут произошло нечто неслыханное, невероятное… Обезумев от боли и отчаяния, канадец уперся ногами и спиной в две противоположные стены тюрьмы и, собрав всю силу своих мускулов поднатужился. Началась глухая борьба между живым человеком и бездушной материей. Бездушная материя не уступала, но и живой человек не терял еще энергии. Оливье воскликнул в последний раз:

— Помогите!.. Умираю!.. О, Боже мой! — и, прокричав это, затих, как ребенок.

Не помня себя от ярости, канадец отчаянно собрался в последний раз с силами, напряг мускулы и разом выпрямился, точно стенобитный таран, пущенный в ход могучей пружиной.

Послышался металлический треск… Ура! Победа! Железная стенка треснула в пазах, подалась и вылетела вон на паркет коридора. Обессиленный богатырь упал бесчувственной массой рядом со своими товарищами.

Но это ничего не значило. Воздух, благодетельный воздух, незримой, но ощутительной волной хлынул в западню и уже начал проникать в отекшие легкие пленников.

Узники были спасены.