Т. 4. Сибирь. Роман

Прости, Катюша, убежал я в сторону малость… Выслушал я Венедикта Петровича, говорю ему: «Если, господин профессор, вы меня за опытного проводника принимаете, то напрасно. Обь и Приобье знакомы мне, но только по охотничьим надобностям тут я хаживал. Лоцманом не могу быть. Фарватера рек не знаю. На Обь-Енисейский канал плавал, но за всяк просто, гребцом на купеческом карбазе». Венедикт Петрович говорит мне: «Да нет, я не заблуждаюсь. Мне лоцман не требуется, у меня вся экспедиция на плоскодонных лодках. Мне нужен как раз такой человек, как вы: молодой еще, сильный, честный, чтоб без плутовства все обходилось между нами. А остальных мужиков сами подберите. Плату вам положу божескую — без обсчетов, без обирательства. Я ведь не купец, за барышом не гонюсь. Мой интерес в том, чтоб пройти по рекам, осмотреть земли, отыскать их для науки. Поймете, что дело это святое, хорошо, ладно, а не поймете, бог с вами. Заработок оправдает весь ваш труд и невзгоды, какие встречаются на пути. Уж без этого в большой дороге не обойдешься, не в первый раз в поход отправляюсь…»

Ну, короче сказать, поладили мы. Он мне понравился, да и я, видно, ему приглянулся. «Единственно, говорит, о чем прошу тебя, Степан Димитрич, не бери в нашу компанию пьянчуг. Я, говорит, и сам не из монахов, порой очень даже люблю пропустить рюмку-другую горькой, но всему свое время. Срок путешествия у нас, по краткости лета в Сибири, ограниченный, объем работы большой, уж тут не до пьянки. А что касается выпивки от устатка или от стужи и сырости, то тут мне подсказывать не надо, я и сам каждому по стакану поднесу. На такой случай водка в экспедиции положена по расписанию». Пообещал я ему все исполнить. Подобрал мужиков — один к одному. Не раз я с ними в тайгу ходил, испытал их силу и сноровку. Вот с той поры стал я у Венедикта Петровича чуть не правой рукой. Пять годов подряд ходили мы с ним по рекам. Два лета провели на Кети, оба раза переваливали на Енисей. Любил этот край Венедикт Петрович. Уж не знаю почему, а только тянуло его в эти места, хоть и почитал всю землю, куда бы ни привелось заплыть. Бывалоча, выйдет на берег, ноги расставит широко-широко, бока подопрет руками и смотрит вдаль долго-долго. В глазах довольство, на губах улыбка. Иной раз так молча и простоит, а иной раз скажет негромко, сам для себя: «Кто б ни сотворил ее, матушку-землю, а сотворил премудро. Ах, сколько здесь загадок хоронится!» И обведет рукой круг по небу, по лесам, по рекам, потом в задумчивости сойдет в лодку, кинет нам, гребцам: «Трогай, мужики!» А это словцо «мужики» исключительно любил. Когда довольный, скажет: «Славно, мужики, нонче поработали». А если неудовольствие, опять тем же манером: «Что-то нонче, мужики, приослабли вы. Уж не затосковали ли по женам, по детям?»

— А племянник его чубастый тоже с вами ходил по рекам? — спросила Катя.

— Ходил один год. Как раз мы по Кети к Енисею пробивались. Венедикт Петрович души в нем не чаял. Чуть что — кричит: «Ваня! Иди скорей сюда! Посмотри!» А тот, бывалоча, сядет на обласок и был таков. Смотришь, а он куда-нибудь либо в курью, либо в протоку заехал. Шарится там. Ямы, промоины, обвалы — это любимые его места. Часами, бывалоча, сидит там молча, как кулик на болоте. Смотрит, разминает в пальцах куски земли.

Вечером за ужином заведут разговор — конца не дождешься. Мы уйдем в шалаши, а они сидят, то на карты отметки наносят, то дневник пишут в этакие вот длинные тетради. Держались с нами как с равными, ели из общего котла, пили тоже из одного медного чайника. Ничего худого не скажу. И расчет был — копейка в копейку.

— А что же, Степан Димитрич, всего-навсего один снимок у вас? Неужели только один-разъединый?

— У меня один. А снимались множество раз. Был у Венедикта Петровича помощник Егор Васильич. Тоже знающий и видный из себя мужчина. Он был по травам знаток. Растительность собирал. Он же и аппаратом ведал. Бывалоча, едем по реке, а красивых мест не счесть, как попадем на живописный плес, стой, остановка. Егор Васильич тащит свою треногу, ставит, где потверже, съемку делает. Венедикт Петрович обходился с ним препочтительно. А был Егор Васильич в годах тоже, никак не моложе самого профессора Лихачева. Но дело, конечно, не в том, что плес красивый — для науки такие съемки требовались. Берега, растительность, течение реки разительным было и, видать, обнадеживало. Пока по рекам ходили, всего от нашего Венедикта Петровича наслышались. Бывалоча, любил говорить: «Пустых, никчемных земель нет, есть земли, более доступные человеку, менее доступные и совершенно недоступные. Постепенно люди все обратят себе на пользу, иного выхода нет. Планета только кажется непостижимо обширной, на самом же деле это самообман. Ведь наступит такое время, когда ее население может превзойти пять миллиардов». Любил, очень любил рассуждать наш Венедикт Петрович. Нам-то, конечно, из его рассуждений не все было по уму, а все-таки мы много от него узнали.

— Ах, как жаль, что у вас только одна карточка! На память бы! — воскликнула Катя.