Т. 4. Сибирь. Роман

— Я ничего худого не говорила. Сказала то, что знала. Вы-то что, разве не среди людей живете? Разве не знаете, как все бедствуют? — Катя произнесла эти слова спокойным тоном, наблюдая за урядником, стоявшим в некотором раздумье. — Небось и ваши сыновья в окопах вшей кормят неизвестно во имя чего?

— Двое их у меня. Семен — старшой, по ранению на побывке был. А Васюха без вести сгинул. Год прошел, а от него ни слуху ни духу. — Голос урядника дрогнул, он опустил голову и всхлипнул.

Катя торопливо похлебала щей, глотая неразжеванную корку, сказала:

— Отпустили бы вы меня, ваше благородие. Ну, скажите, что я вам плохого сделала? Вы вон по сыну плачете, а у меня война и отца унесла, и мать, и брата. С сестрой почти три года не виделась… Отпустите, господин урядник, не мучайте бедного человека. — Катя на ходу сочиняла свою новую биографию.

Урядник вскинул голову, рукавом шинели вытер лицо, стянул морщины к носу:

— Барыня… Она ж со мной что хошь сделает. Два раза присылала узнать, точно ли барышню схватили… Сама, вишь, свидетельствовать насчет тебя будет. Может быть, голубка, повинилась бы перед ней: мол, так и так, по неразумности… Коли скажет, мне что? Замок в один момент сниму.

Ну уж нет! Такой ценой покупать свою свободу Катя не собиралась, если б даже грозили ей самые страшные кары.

— Да что вы, Христос с вами! — воскликнула Катя. — На что вы меня толкаете? Пресмыкаться перед гадиной я не стану!

— Вот то-то и оно, — понимающе сказал урядник и чуть поклонился Кате. — Наехала коса на камень. Прощевайте до вечера.

Он ушел, а Катя принялась снова ходить по избе» Надежды на освобождение нужно отбросить. Ей стало смешно: весь этот разговор с урядником показался никчемным. Она же понимает, что ждать какого-то снисхождения от этих людей у нее нет ни малейших оснований! Совершенно ясно, что произойдет дальше: завтра же ее повезут в город. Там ее полиция передаст жандармерии. А у той она уже в руках. И все-таки ей нужно продумать, как вести себя. Пока Акимов не выбрался за границу, она будет всячески затягивать следствие. Ей придется отказываться от показаний, а потом подвергать доказательства жандармерии сомнению и оспариванию. Потянутся месяцы, а может быть, и годы… Ну что ж, ее это не страшит, ока знала, на что шла…

Катя устала ходить. Кинув Дунин полушубок на кровать, она подбила под него солому, прилегла и задремала. Очнулась от свиста ветра, от толчков в стены избы. Катя подошла к заиндевевшему окошку, пальцем оттаяла глазок и стала рассматривать, что там делается. Сгущались сумерки. Ветер вздымал снежные столбы, и они с яростью проносились по пустынному проулку. «Метель! Да еще какая метель! Ни зги не видно. Может быть, и завтра придется сидеть здесь», — подумала Катя с тоской. «Ну, а куда тебе торопиться? Не все ли равно, завтра или послезавтра повезут тебя в город? Чем больше будет задержка, тем лучше, — рассуждала она мысленно. — Глядишь, и Ваня проскочит через Томск, да и Маша будет в городе, скажет обо всем Насимовичу, и тот хоть передачу организует».

Когда уже совсем стемнело, пришел урядник. Принес огрызок свечи и чашку с едой.

— Такой буран, барышня, что с ног валит, — сказал он.

Катя вышла во двор, который был наглухо покрыт жердями и соломой, но, несмотря на это, в щели заплота прорывались струйки снежной пороши, и темный двор покрылся белыми полосами. Катя прислушалась к ветру. Он свистел, как соловей-разбойник, выл по-волчьи, гремел, сдирая с домов тесовые крыши. Нет, что ни говори, а положение ее несравнимо с тем, кто в этот час шагает по тракту с этапом. Катя заспешила в тепло. Урядник уже зажег свечку и разложил по столу Катин ужин: вареную картошку, соленые огурцы, кусок хлеба и кружку воды.

— Как, господин урядник, по-вашему, возможен наш отъезд завтра? — спросила Катя.

— Куда там! Хоть бы через два дня выбраться. Переметет за ночь дорогу сугробами в двухэтажный дом. Разве их пробьешь сразу? Пока-то обозы накатают…

На этот раз урядник держался более строго. Катя попробовала расспросить его, давно ли он при должности и что его заставляет быть на этой беспокойной и презираемой народом службе, но урядник разговора не поддержал.

— А голову потерять на войне лучше? Жизнь прожить, барышня, не поле перейти, — вздохнув, сказал он и мрачно замолчал.

Урядник ушел, пообещав рано утром зайти. Свечка догорела и погасла. В избе стало темно. Белесым пятном виднелось лишь окошко. Ветер, по-видимому, подул еще сильнее. Изба содрогалась от его ударов, на крыше что-то поскрипывало и постукивало.

Спать Кате не хотелось, но и ходить в темноте было неудобно. Она наткнулась на прялку, стоявшую в углу. Прялка упала на курятник. Курицы всполошились, закудахтали и долго не унимались. Катя легла на кровать. Брат и на такой случай дал совет: «Вспоминай, Катюха, какую-нибудь прочитанную книгу или обдумывай что-то существенное. Важно не сосредоточиваться на переживаниях собственной персоны».